|
- Ну а крокодил - это что? Опять озорство какое-нибудь? - Грешна, отче. Обманула высокопреподобного, - смиренно призналась Полина Андреевна. - Грешна, ох грешна, Пелагиюшка. Много делов натворила... Вот оно, началось. Покаянно вздохнула, потупилась. Митрофаний же, загибая пальцы, стал перечислять все ее вины: - Клятву преступила, данную духовному отцу, больному и даже почти что умирающему. - Я не клялась! - быстро сказала она. - Не лукавь. Ты мою просьбу безмолвную - в Арарат не ездить - преотлично поняла и головой кивнула, руку мне поцеловала. Это ли не клятва, змея ты вероломная? - Змея, как есть змея, - согласилась Полина Андреевна. - В недозволенные одежды вырядилась, сан монашеский осрамила. Шея вон голая, тьфу, смотреть зазорно. Лисицына поспешно прикрыла шею платком, но попыталась сей пункт обвинения отклонить: - В иные времена вы сами меня на такое благословляли. - А сейчас не то что благословения не дал - прямо воспретил, - отрезал Митрофаний. - Так иль не так? - Так... - В полицию думал на тебя заявить. И даже оказался бы неизвинимым, не сделав этого. Деньги у пастыря похитила! Это уж так пасть - ниже некуда! На каторгу бы тебя, самое подходящее для воровки место. Полина Андреевна не возразила - нечего было. - И если я не объявил тебя, беглую черницу и разбойницу, в полицейский розыск на всю империю - а тебя по рыжести и конопушкам быстро бы сыскали, - то единственно из благодарности за исцеление. - За что? - изумилась Лисицына, думая, что ослышалась. - Как узнал я от сестры Христины, что ты, на меня сославшись, уехала куда-то, да как понял, что ты умыслила, сразу мое здоровье на поправку пошло. Устыдился я, Пелагиюшка, - тихо сказал архиерей, и стало видно, что вовсе он не гневается. - Устыдился слабости своей. Что ж я, как старуха плаксивая, на постели валяюсь, докторские декокты с ложечки кушаю? Чад своих несчастных в беде бросил, всё на женские плечи свалил. И так мне стыдно сделалось, что я уж на второй день садиться стал, на четвертый пошел, на пятый маленько в коляске по городу прокатился, а на восьмой засобирался в дорогу - сюда, к вам. Профессор Шмидт, который меня из Питера хоронить ехал, говорит, что отродясь не видал такого скорого выздоровления от надорвания сердечной мышцы. Уехал профессор в столицу, очень собой гордый. Теперь ему за визиты и консультации станут еще больше денег платить. А вылечила меня ты, не он. Всхлипнув, Полина Андреевна облобызала преосвященному худую белую руку. Он же поцеловал ее в пробор. - Ишь, напарфюмилась-то, - проворчал епископ, уже не прикидываясь сердитым. - Ладно, о деле говори. Лисицына достала из-за пазухи письмо, протянула. - Лучше прочтите. Тут всё самое главное. Каждый вечер приписывала. Короче и ясней выйдет, чем рассказывать. Или хотите словами? Митрофаний надел пенсне. - Дай прочту. Чего не пойму - спрошу. Со всеми накопившимися чуть не за целую неделю приписками письмо было длинное, мало не на десяток страниц. Строчки кое-где подмокли, расплылись. Карета остановилась. Возница-монах, сняв колпак, спросил: - Куда прикажете? Из города выехали. - В лечебницу доктора Коровина, - сказала Полина Андреевна вполголоса, чтобы не мешать читающему. |
