|
- Я здесь, - раздался из полумрака хорошо знакомый ей голос Матвея Бенционовича, только какой-то странно вялый. То, что Лисицына приняла за ворох старого тряпья, сваленного в кресло, шевельнулось и произнесло далее: - Здравствуйте, сударь. Здравствуйте, сударыня. Можете ли вы простить меня за то, что я не поздоровался раньше? Я не думал, что мое скромное присутствие может иметь для кого-то значение. Вы, сударь, сказали "Санчо Панса". Это из романа испанского писателя Мигуэля Сервантеса. Вы имели в виду меня. Ради Бога простите, что я не встаю. Совершенно нет сил. Я знаю, как это неучтиво, особенно перед дамой. Извините, извините. Мне нет прощения... Матвей Бенционович еще довольно долго извинялся все тем же жалким, потерянным тоном, какого Полина Андреевна никогда прежде у него не слышала. Она порывисто повернула колпак лампы, чтобы сидящий попал в освещенный круг, и охнула. О, как страшно изменился остроглазый, энергичный товарищ губернского прокурора! Казалось, в его теле не осталось ни единой кости - он был сгорблен, плечи обвисли, руки безвольно лежали на коленях. Часто моргающие глаза смотрели безо всякого выражения, а губы все шевелились, шевелились, лепеча бесчисленные, постепенно затухающие извинения. - Господи, что с вами стряслось! - в ужасе вскричала Лисицына, забыв обо всех своих хитроумных планах. Идя и седьмой коттедж, Полина Андреевна была готова к тому, что Матвей Бенционович, которому и раньше доводилось видеть ее в обличье "московской дворянки", узнает старую знакомую, и придумала на этот случай правдоподобное объяснение, но теперь стало ясно, что опасения на сей счет напрасны. Бердичевский медленно перевел взгляд на молодую даму, прищурился и вежливо сказал: - Со мной стряслась очень неприятная вещь. Я сошел с ума. Извините, но с этим ничего нельзя поделать. Мне, право, ужасно стыдно. Извините, ради Бога... Коровин подошел к больному, взял безвольную руку за запястье, пощупал пульс. - Это я, доктор Коровин. Вы не могли меня забыть, мы виделись только нынче утром. - Теперь я вспомнил, - медленно, как болванчик, покивал Бердичевский. - Вы начальник этого заведения. Извините, что сразу вас не узнал. Я не хотел вас обидеть. Я никого не хотел обидеть. Никогда. Простите меня, если можете. - Прощаю, - быстро перебил его Донат Саввич и, полуобернувшись, пояснил спутнице. - Если его не останавливать, он будет извиняться часами. Какие-то неиссякаемые бездны вселенской виноватости, - Наклонился к пациенту, приподнял ему пальцами веко. - М-да. Опять скверно спали. Что, снова ВАСИЛИСК? Матвей Бенционович, не шевелясь и даже не попытавшись закрыть оттопыренное веко, заплакал - тихо, жалостно, безутешно. - Да. Он заглядывал ко мне в окно, стучал и грозил. Он приходит красть мой разум. У меня и так почти ничего не осталось, а он всё ходит, ходит... - Сначала я разместил его вон на том диване, - показал Коровин в темный угол. - Но ночью в окно господину Бердичевскому повадился стучать Черный Монах. Тогда я велел стелить наверху, в обсерватории. Две ночи прошли спокойно, а теперь, видите, у Василиска выросли крылья, уже и второй этаж ему нипочем. - Да, - всхлипнул товарищ прокурора. - Ему все равно. Я закричал формулу, и он отодвинулся, растаял. - Все ту же? "Верую, Господи"? - Да. - Ну вот, видите, вам нечего бояться. Это Василиск боится вашей магической формулы. Бердичевский дрожащим голосом прошептал: - Ночью он придет снова. |
