|
По-русски он говорил на удивление чисто и правильно, с совсем небольшим акцентом. Полина Андреевна очень испугалась того, что она "княгиня". - Я не княгиня! - воскликнула она. - Вы ошибаетесь! Старик расстроился. - Муса сказал, княгиня. Платье шелковое, лицо белое. А кто ты такая? Как тебя зовут? - Я паломница. Пелагия... то есть, Полина Лисицына. Даниэль-бек учтиво поклонился - только что ногой не шаркнул и ручку не поцеловал. - Муж твой кто? - У меня нет мужа. "Я монахиня", хотела она добавить, но как докажешь? - Плохо, - поцокал языком бек. - Старая девка уже, а мужа нет. Потому что совсем тощая. Но жениться все равно надо. Пусть тебе отец жениха найдет. - У меня нет отца. - Брат пускай найдет. - И брата нет. Хозяин закатил глаза к небу - его терпение было на исходе. - Мужа нет, отца нет, брата нет. А кто за тебя будет выкуп платить? Дядя? Это прозвучало настолько странно, что Пелагия в первый момент опешила и лишь потом поняла: он и вправду имеет в виду дядю. В самом деле, есть ли на свете кто-нибудь, готовый заплатить за нее выкуп? Разве что владыка Митрофаний. Но он далеко. - Дяди тоже нет, - уныло ответила она, чуть не всхлипнув от жалости к себе. - Может быть, так, без выкупа, отпустите? Заложников брать грех, и по нашей религии, и по вашей. Даниэль-бек удивился. - Почему грех? Я мальчик был, мой папа <это слово он произнес смешно - как бы по-французски, с ударением на последнем слоге: papa > был большой наиб у Шамиля. Русские взяли в аманаты Джемал-ад-дина, Шамилёва сына, и меня. Джемал-ад-дин в Пажеский корпус попал, я в Кадетский корпус. Там русский язык выучил и еще много всякого. Но мой papa храбрый был. Взял в аманаты русская княгиня с сыном, на меня поменял. А сын Шамиля в плену у царь Николай много лет был. Видишь, и русские аманатов берут. Я тоже беру. Иначе чем жить? Жены, дети кормить надо? - Он тяжело вздохнул. - Если у тебя мужа, отца, даже брата нет, нехорошо большой выкуп брать. Десять тысяч франков пусть русский консул шлет - и езжай, куда тебе надо. Завтра будешь консулу письмо писать: "Ай-ай-ай, присылай скорей десять тысяч франков, не то злой башибузук будет мне палец резать, потом ухо резать, потом нос". - Правда будете? - вся сжалась Пелагия. - Нет, только палец. Самый маленький. - Он показал мизинец левой руки. - Пальцев много, один не жалко. Через две недели, если консул деньги не пришлет, отправлю ему твой маленький палец. Э, э, зачем белая стала? Боишься пальчик резать? Купи у кого-нибудь из наших, за маленький палец недорого возьмут. - Как это "купи"? - пролепетала несчастная пленница. - Консул тебе пальцы целовал? - спросил бек. - Н-нет... - Хорошо. Не узнает. Женщина или мальчик отрежут свой палец, а консул не поймет, подумает твой. Если женщина - свое платье ей дай, рада будет. Если мальчик, купи хорошее седло или серебряный кинжал. - А вдруг консул все равно не даст денег? Мы ведь с ним даже не знакомы... Старик развел руками. - Если и после пальца не пожалеет тебя - выдам замуж. За Курбана, у него жена померла. Или за Эльдара, у него жена совсем плохая, болеет, ему вторая нужна. Успокойся, женщина, чего тебе бояться? Но Полина Андреевна не успокоилась. Во-первых, замуж выходить ей было никак нельзя, монашеский обет не позволял. А во-вторых, надолго застревать в этом разбойничьем логове в ее планы совершенно не входило. Время уходило, драгоценное время! - Письмо будем завтра писать, - сказал Дани-эль-бек на прощанье. - Сейчас некогда. Едем уляд-элъ-мот грабить. - Кого грабить? Он вышел, не удостоив ответом. Через несколько минут донесся топот множества копыт, а потом сделалось тихо. Пелагия осталась наедине со своим отчаянием. Так до рассвета и промаялась, а когда в щели ставен начал проникать блеклый рассвет, в деревне грохнул выстрел, и с разных сторон закричали женщины. |
