|
Зачем запирать себя в монастыре, в малю-юсеньком мире, когда большой мир такой интересный? Я вот тоже могла в своем Борисове до старости прожить и не узнала бы, что я такое на самом деле. Я раньше думала, я трусиха, а я знаешь, какая оказалась храбрая? Ты, может, думаешь, Магеллан меня в арабскую деревню не взял, потому что я женщина? Ничего подобного! Там пальбы не будет, а то бы я обязательно с ним пошла. Говорит: ты у меня, Малютка, самая толковая, только тебе поручить могу. (Это он меня иногда так называет - не Малке, а Малыш или Малютка.) Доставь, говорит, всё в целости и проследи, чтоб два эти болвана, Колизей с Шломо (они, правда, немножко бестолковые), моего коня сразу не поили, а сначала поводили. И пусть семена положат просушить - отсырели от ночной росы. Использовать открытость славной девушки было немножко совестно, и всё же при первой возможности (когда Малке принялась рассказывать, как уединенно живет коммуна) Пелагия как бы ненароком спросила: - А чужие у вас бывают? - Редко. Ротшильдовские евреи считают нас сумасшедшими безбожниками. С арабами отношения плохие. Черкесы - ты сама видела. - Ну а какие-нибудь странники, паломники? Мне рассказывали, в Палестине полным-полно бродячих проповедников, - не очень ловко повернула монахиня к нужной теме. Малке звонко расхохоталась. - Был один пророк. Потешный. Между прочим, из России. Мануйлу помнишь, которого на пароходе убили? То есть, оказывается, убили не его, а другого - я тебе потом расскажу. Этот Мануйла, как в Святую Землю приехал, стал себя именовать Эммануилом, для звучности. И снова засмеялась. Смеется - значит, ничего плохого с ним не случилось, отлегло от сердца у Пелагии. - А давно он у вас был? Девушка стала загибать короткие пальцы: - Семь, нет, восемь дней назад. Ах да, это в ту ночь Полкана убили. - Безо всякого перехода от веселости, всхлипнула, шмыгнула носом и снова улыбнулась. - Он тоже за Эрец Израэль погиб, Полкан. - За кого? - За израильское государство. Полкан - это пес. В Яффе к нам пристал. Ужасно умный и смелый, как солдатская полковая собака, поэтому и прозвали Полканом. Ночью замечательно сторожил, никаких часовых не нужно. Привяжешь его к воротам снаружи - никто не подойдет. Он такой лохматый был, черно-желтой масти, одна лапа немножко хромая, а на боку... - И что этот пророк? - перебила Полина Андреевна, которую не интересовал портрет усопшего Полкана. - Откуда он взялся? - Постучал в ворота, вечером. Мы работу уже закончили, сидим, песни поем. Открываем - бородатый дядька, в лаптях, с палкой. Стоит, Полкана за ухо треплет, а тот хвостом машет и даже не гавкнул ни разу, вот какие чудеса. Наверно, пророк его в свою веру обратил, - засмеялась Малке. - Здравствуйте, люди добрые, говорит. Хорошо поете. Вы что, русские? Мы ему: а ты кто такой? Из "найденышей" пророка Мануйлы? (А на нем хламида с синей полосой, какую все они носят.) Он говорит: я самый Эммануил и есть. Хожу вот, смотрю. Был в Иудее, в Самарии, теперь в Галилею пришел. Пустите переночевать? Ну а что ж не пустить? Пустили. Я у него спрашиваю: как же, мол, так? Ведь тебя на пароходе убили. Воскрес, что ли? А он отвечает: не меня это убили, одного из моих шелухин. Полина Андреевна встрепенулась: - Как-как? - Шелухин на древнем арамейском значит "апостолы". Когда много - шелухин, когда один - шелуах. Это Магеллан рассказывал, он еврейскую историю ого-го как знает. "Шелуяк", вдруг вспомнила Пелагия. Строгановские крестьяне говорили, что Мануйла звал своего друга именно так. - А что Эммануил вам рассказал про убийство? - Что шелуах хотел его защитить и потому погиб. А защищать его вовсе не нужно, потому что его Господь защищает. И стал про чудо рассказывать, которое с ним утром произошло. Врет - заслушаешься. Глазки голубые, широко раскрытые - прямо ангел непорочный! - прыснула Малке, вспоминая. - Когда, говорит, меня выгнали из Зихрон-Яакова. |
