|
Шмулик засунул руки в карманы, прошелся взад-вперед по улице, но в армянский квартал соваться не стал. Близ Мусорных ворот кто-то окликнул его по-русски: - Мальчик! Мальчик! Подошла шикса в темном шелковом платье, рыжие волосы повязаны прозрачным платком. В руке саквояж. Веснушчатое лицо женщины показалось Шмулику смутно знакомым. - Тебя зовут Шмулик, да? - обрадованно улыбнулась рыжеволосая. - Это ведь с тобой я разговаривала на пароходе? Помнишь? Я тогда в монашеском облачении была. Точно, вспомнил он. Видел он уже эту шиксу, когда плыли по реке к морю из Москвы - туда еврейские родители свезли из разных городов своих сыновей, чтобы передать их на обучение в ерушалаимский ешибот рава Шефаревича. Только в рясе шикса была не такая красивая. С золотистыми крапинками на лице и сверкающим нимбом из волос она стала гораздо лучше. - Здравствуйте, - вежливо сказал Шмулик. - Как поживаете? - Спасибо. Как хорошо, что я тебя встретила! - все радовалась рыжая. А чего, спрашивается, хорошего? Стоит ученик почтенного рава Шефаревича посреди улицы и болтает с шиксой. Не дай Бог, кто-нибудь наябедничает Учителю. Будто и без того у Шмулика мало неприятностей. Вон литвак в черной шляпе и халате остановился, косится. Напомнить бы ему мудрое изречение: "Лучше беседовать с женщиной и думать о Боге, чем наоборот". Но, если честно, думал Шмулик в эту минуту вовсе не Боге, а о том, что, будь у мадам Перловой такая же белая кожа, жениться на ней было бы гораздо приятней. - Мне очень нужно с тобой поговорить! - сказала шикса. А литвак все пялился. Добром это не кончится - непременно донесет раву. - Спешу, - буркнул Шмулик. - Некогда. И хотел идти себе дальше, но красивая шикса вдруг покачнулась и со стоном оперлась Шмулику на плечо. - Ой, что-то голова кружится... Мальчик, отведи меня в тень... Дай воды... Зажмурила глаза, рукой схватилась за висок. Это ее солнцем напекло, с непривычки. Одна из главнейших Божьих заповедей, перекрывающая все запреты, гласит: будь милосерден. Отведу ее в тень, дам напиться и сразу сбегу, решил Шмулик. Взял сомлевшую женщину под локоть, рукой у нее перед носом помахал, навроде веера, - это чтоб литвак видал: тут не флирт какой-нибудь, а человеку от жары нехорошо стало. В переулочке было нежарко, тенисто. Шмулик посадил русскую на каменную ступеньку, сбегал к колодцу, принес в ермолке воды. Шикса немножко отпила и немедленно пришла в себя. Говорит: - Мальчик, я ищу одного человека. Тут бы Шмулику и отправиться своей дорогой. Проявил милосердие, и довольно. Но любопытно стало, кого это она ищет. Переулочек - это вам не улица. Никто здесь особенно не разгуливает, и пялиться на ешиботника, разговаривающего с шиксой, некому. - Какого человека? - Его зовут Мануйла. Пророк секты "найденышей", знаешь? Он вздрогнул. Как странно! И эта про голоногого фокусмахера! Должно быть, что-то мелькнуло в его глазах, потому что рыжая быстро спросила: - Он ведь был здесь. И ты его видел, да? Шмулик медлил с ответом. Это произошло в первую субботу после Пасхи, целых две недели назад, а как будто сегодня. Рав Шефаревич повел ешиботников к Стене Плача. Встали в ряд, начали молиться. Шмулик закрыл глаза, чтобы представить себе Храм во всем его нетленном великолепии - каким он был прежде и каким он будет, когда пробьет час. Вдруг сосед толкнул его локтем в бок и показал в сторону. Там стоял бродяга в грязном балахоне, перепоясанном синей тряпкой. В руке он держал суковатую палку, а на ногах у него были крестьянские лапти, перепачканные засохшей глиной. Кудлатая башка непокрыта, за спиной на веревке мешок - в стране Пейл такие называют "сидорами". Оборванец с любопытством разглядывал скорбно раскачивающихся евреев. Рассеянно задрал подол и почесал жилистую, поросшую волосами голень - штанов под рубищем не оказалось. |
