|
Хихиканье оборвалось. Воцарилась зловещая тишина. Никто и никогда не наносил почтенному раву такого ужасного оскорбления, да еще на виду у целой площади евреев. И не где-нибудь, а у самой Стены Плача! Стоит ли удивляться, что Учитель вышел из себя? - Евреи! - крикнул он, потрясая кулаками. - Бейте нечестивца камнями! Мало кто из присутствующих поднял камень, а если и подняли, то больше для виду. Как это - взять и кинуть в живого человека камнем? Бросил только Михл-Бык, самый бездарный из учеников, которого рав держал в ешиботе для всякой тяжелой работы. Михл был вдвое шире остальных ешиботников и вчетверо сильнее. Все боялись его злого и жестокого нрава. Шмулик один раз видел, как Бык схватил за хвост дворнягу и расшиб ей голову об стену. Притом собака его не укусила, даже не облаяла - просто лежала посреди дороги, как это любят делать собаки. Камень попал сидящему в грудь. Он пошатнулся и проворно поднялся с корточек, держась рукой за ушибленное место. Михл поднял еще камень, и тогда Эммануил, глядя обидчику в глаза, быстро-быстро произнес очень странные слова. Мальчик, жалобно воскликнул он, мне больно. Так же больно, как твоему отцу, когда его убивали. И Бык выронил камень, а сам побледнел. Шмулик нипочем бы не поверил, что плоская медная рожа Михла может быть такой белой. Еще бы! Откуда чужой человек узнал, что "Христовы опричники" во время полтавского погрома забили Михлова отца до смерти? Тут и рав Шефаревич опомнился - махнул рукой, чтоб остальные тоже отбросили камни. - Так ты утверждаешь, что ты еврей? - спросил он. Конечно, еврей, пробурчал удивительный бродяга, оттягивая ворот своей хламиды книзу. На костлявой груди виднелась вмятина, быстро наливающаяся синим и багровым. Учитель зловеще произес: - Вот и отлично. Генэх, гей-но мит мир! <Генэх, идем со мной! (идиш)> И скорым шагом направился к дзорцу Махкамэ, расположенному по соседству со Стеной Плача. Генэх, ученик из местных, знающий арабский и турецкий языки, бросился за ним. Шмулик сразу догадался, куда и зачем спешит рав. В Махкамэ расположены городской суд и заптия, турецкая полиция. По закону все евреи подвластны раввинскому совету, и если член совета велит посадить кого-то из иудеев в тюрьму, это должно быть исполнено. Но Эммануил этого, похоже, не знал и потому нисколько не встревожился. А никто из евреев его не предупредил. Бык хрипло спросил: - Откуда ты знаешь про моего отца? Бродяга ему в ответ: прочитал. - Где прочитал? В газете? Но это было семь лет назад! Не в газете, сказал Эммануил, а в книге. - В какой такой книге? Вот в этой, с серьезным видом заявил оборванец и показал на лоб Михла. Я, говорит, умею читать лица, как другие читают книги. Это очень просто, только нужно буквы знать. Лицевых букв не тридцать семь, как в русской азбуке, и даже не двадцать две, как в еврейской, а всего шестнадцать. Лицо читать еще интересней, чем книгу - и расскажет больше, и никогда не обманет. И тут вдруг Бык произнес молитву, которую положено говорить, если увидишь какое-нибудь прекрасное чудо или если посчастливится встретить выдающегося человека: "Барух ата Адонай Элохейну мелех ха-олам, ше-каха ло бе-оламо" - "Благословен ты, Господи Боже наш, Владыка Вселенной, в мире которого существует такое". Чтобы Михл без принуждения, сам собой, прочел молитву? Невероятно! Помолившись, Бык сказал: - Вам надо уходить, ребе. Сейчас прибежит полиция, вас будут бить и посадят в тюрьму. Эммануил с беспокойством оглянулся на большой дом, в котором скрылся рав Шефаревич. Ах, говорит, ах, сейчас ухожу. Совсем ухожу. И доверительно сообщил близстоящим, что в Ерушалаиме ему пока делать нечего. На фарисеев посмотрел, теперь пойдет смотреть на саддукеев. Мол, ему рассказывали, что саддукеи поселились в Изреэльской долине, где раньше был город Мегиддо. |
