|
Европейцам же, наоборот, под своим кровом неуютно, вот они и бродят по всему свету, исследуя и завоевывая дальние земли. А ведь азиатский путь правильней, вдруг подумалось Полине Андреевне, с наслаждением опустившейся на мягкие подушки. Если жизнь - поиск себя, то зачем тащиться на край света? Сиди себе дома, пей кофе с медовыми лепешками и созерцай свой внутренний мир. Толстая женщина с довольно заметными усиками поставила на ковер вазу с засахаренными фруктами, разлила кофе. Салах перемолвился с ней несколькими фразами по-арабски, потом представил: - Фатима. Жена. На помост Фатима не поднялась - опустилась рядом на корточки с кофейником в руках и, всякий раз, когда гостья хоть на миг опускала чашку, подливала еще. Потратив минут пять на этикет (красивый дом, чудесный кофе, милая супруга), Пелагия объявила о цели визита: нужно съездить в Мегиддо. Сколько это будет стоить? - Нисколько, - ответил хозяин, покачав головой. - Как так? - Я не сумасшедший. Никакие деньги не еду. - Двадцать пять рублей, - сказала Полина Андреевна. - Нет. - Пятьдесят! - Хоть тысяча! - сердито всплеснул руками Салах. - Не еду! - Но почему? Он стал разгибать пальцы: - Болотная лихорадка. Раз. Разбойники-бедуины. Два. Разбойники-черкесы. Три. Не еду ни за сколько. Сказано было не для того, чтобы поднять цену, а окончательно - монахиня сразу это поняла. Выходит, время пропало зря! Раздосадованная Пелагия отставила чашку, - А хвастался: отвезу, куда пожелаешь. - Куда пожелаешь, но не туда, - отрезал Салах. Видя, что гостья больше не притрагивается к кофе, Фатима о чем-то спросила мужа. Тот ответил - должно быть, объяснил, в чем дело. - Значит, опять наврал, - горько констатировала Полина Андреевна. - Как мне тогда про русскую жену, а американцам про американскую. - Кто наврал? Я наврал? Салах никогда не наврал! - возмутился палестинец. Хлопнул в ладоши, закричал: - Маруся! Аннабел! Из двери, ведущей вглубь дома, выглянула женщина, одетая по-восточному, но с таким румяным, курносым лицом, что не могло быть никаких сомнений в ее национальности. Волосы женщины были повязаны арабским платком, однако не на подбородке, как это делают туземки, а на затылке, по-крестьянски. Отряхивая перепачканные мукой руки, славянка вопросительно уставилась на Салаха. - Сюда иди! - приказал он и заорал еще громче. - Аннабел! Когда отклика не последовало, поднялся на ноги и скрылся в доме. Изнутри донеслись его призывы: - Honey! Darling! Come out! <Милая! Любимая! Выйди! (англ.)> - Вы в самом деле русская? - спросила Полина Андреевна. Круглолицая женщина кивнула, подходя ближе. - Вы - Наташа, да? Ваш супруг мне рассказывал. - Не, я Маруся, - протянула соотечественница густым голосом. - А "наташками" тутошние мужики всех наших баб зовут. Так уж повелось. - Разве здесь много русских женщин? - Полным-полно, - сообщила Маруся, беря с подноса цукат и отправляя его в полногубый рот. - Которые из баб-богомолиц помозговитей, не желают в Расею воротаться. Чего там хорошего-то? Горбать, как лошадь. Мужик пьет. Зимой нахолодуешься. А тут благодать. Тепло, свободно, плоды-ягоды всякие. Ну а кому свезет мужа найти, вовсе рай. Арап, он водки не жрет, ласковый, опять же не в одиночку с ним управляться. Когда баб три или четыре, много легше. Так, Фатимушка? Она затараторила по-арабски, переводя сказанное. Фатима кивнула. Налила себе и Марусе кофе, обе присели на край помоста. Из дома все доносились англоязычные призывы. Маруся покачала головой: - Не выйдет Анька. Она об это время книжку пишет. - Что-что? - моргнула Пелагия. - Какую книжку? - Про бабскую жизнь. Она для того и замуж вышла. Говорит, поживу годик с арапским мужиком, а после книжку напишу, какой еще не бывало. |
