тельные прощания. Самое ценное во всем было то, что

чувствовалась искренность.

Потом длинная процессия проводила гроб до могилы.

День был летний, жаркий. Под ногами хрустел густой пе

сок. В воздухе плавали облака пыли. Провинциальный ор

кестр не совсем стройно исполнял похоронный марш Шо

пена. Я шел за гробом и думал:

«Вот кончилась длинная и интересная жизнь, вся по

священная науке и через науку — народу и человечеству.

Труд, неутомимый, постоянный, дисциплинированный труд,

превратившийся во вторую натуру и даже в наслаждение,

был ее основным стержнем. Сама смерть склонилась пред

этим всепобеждающим началом и пришла к отцу на поле

труда, без единого дня инвалидности или безработицы. Он

стильно и гармонично закончил свою жизнь».

Совсем другим человеком была моя мать. Во многих

отношениях она представляла полную противоположность

отцу. Начать хотя бы с внешности. Отец был высокий,

сильный, широкоплечий мужчина, с известной склонностью

к полноте в более поздние годы. На голове у него почти

не было волос: он облысел уже в тридцать пять лет. На

оборот, моя мать была женщина маленького роста, дели

катного сложения, с шапкой густых, слегка вьющихся

каштановых волос, из-под которых задорно смотрели жи

вые зеленоватого цвета глаза.

Не меньшая разница была в характере. Отец был спо

койный, малоподвижный, молчаливый человек — типичный

флегматик. Мать, напротив, являла тип чистого холери

к а — была жива, непоседлива, вспыльчива, разговорчива.

Мать любила петь, и пела в молодости недурно. Любила

танцевать, веселиться, принимать гостей и ходить в гости.

В матери было что-то особенное, свое, какой-то «шарм»,

который привлекал к ней людей и легко превращал ее в

центр внимания. Она всегда бывала «заводиловкой», «ду

шой общества». В доме она была настоящей «хозяйкой»

и распоряжалась всем по своему усмотрению. Я не могу

сказать, чтобы отец был «под башмаком» у матери (ибо

в вопросах, которые отец считал серьезными, он всегда

поступал по-своему), однако в делах семейных он молча

ливо признавал «гегемонию» матери и почти никогда в

них не вмешивался. И мать широко пользовалась этой

привилегией. С годами авторитарная черточка в характере

матери усиливалась и порой переходила, в особенности в

отношении детей, в своего рода «родительский деспотизм».

На этой почве одно время (когда мне было четырна

дцать — шестнадцать лет) происходили довольно частые

стычки между мной и матерью. Однако, когда мать убеди

лась, что ей не переломить моего «упрямства», она пере

шла в отступление, и в дальнейшем наши отношения на

всегда сохранили характер взаимного уважения и сердеч

ности.

В противоположность отцу, как будто бы рожденному

для серьезной научной работы, мать мол была крайне не

усидчива, непоследовательна, неуравновешенна. Она не мог

ла долго заниматься чем-либо одним. Ее мысль постоянно

прыгала с предмета на предмет, с вопроса на вопрос, под

час в самых неожиданных сочетаниях. Особенно это про

являлось в ее письмах, и мы, дети, нередко добродушно

подсмеивались над ней, цитируя какие-либо совершенно

фантастические пассажи из этих писем. Мать не любила

никакой теории, никакой абстракции. Она всегда была су

губо конкретна и практична. Но в жизни ей не повезло, и

эти качества ее не нашли того применения, которого за

служивали.