Отец выдерживает эту атаку с невозмутимым спокой

ствием, продолжая поглощать одну котлету за другой.

Температура материнского гнева все больше повышается.

Ее выводит из себя ледяное молчание отца. Наконец она

не выдерживает: слезы брызжут у нее из глаз, она вска

кивает из-за стола и с криком: «Нет, я не могу, не могу!»

убегает в спальню. Отец кончает ужин, встает из-за стола

и идет к своему микроскопу...

На другой день все забыто, и жизнь вновь возвращает

ся в свою нормальную колею.

В основе всех подобных ссор и конфликтов лежала

внутренняя обида моей матери на то, что отец науку пред

почитает семье, что он не уделяет должного внимания ни

жене, ни детям. И в этом она, несомненно, была права.

Но так как в дело не была замешана женщина, так как

ревность отсутствовала, так как мать в глубине души со

знавала, что служение науке все-таки прекрасная вещь, то

обида не была очень глубока и не вносила серьезного раз

лада в семейную жизнь. Стычки легко изживались и за

бывались. Других же причин для внутренних трений не

было. «Увлечений» на стороне ни у отца, ни у матери не

было. В карты отец не играл и денег не проигрывал.

К вину не притрагивался и ночей за кутежами не прово

дил. В семье всегда была здоровая, ясная, трудовая атмо

сфера. Отец занимался службой и наукой. Мать хозяй

ничала варила варенье, шинковала капусту, солила огурцы

и внимательно изучала знаменитую в то время толстую

поваренную книгу Е. Молоховец «Подарок молодым хозяй

кам». Будучи от природы очень сметливой, она ухитрялась

на сравнительно скромное отцовское жалованье (100—150

рублей в месяц) содержать семью в семь человек и даже

находить средства на дальние летние поездки — на Урал,

в Москву и т. д. В нашей жизни не было ни малейшего

намека на роскошь, но не было также и бедности. Ели

мы просто, но здорово и сытно. До сих пор щи и котлеты

я предпочитаю самым искусным ухищрениям кулинарного

гения Европы. Одевались скромно, но тепло и удобно. Си

дели на грубоватых стульях и табуретка», но воздуха в

комнатах имели достаточно.

Я уже упоминал, что нас было пять человек детей —

три мальчика и две девочки. По возрасту получалась на

стоящая лесенка: промежуток между смежными ступень

ками—два года. Я был самый старший, и между мной и

самым младшим братом, Михаилом, разница была в восемь

лет. Дом наш всегда был полон детской возни, детских

33

проказ, детских смеха и слез. Жили мы дружно, и роди

тели всех нас держали очень «ровно»— не было ни лю

бимчиков, ни пасынков. Однако разница в годах сильно

сказывалась. Когда я кончил гимназию, Михаил только

поступил в приготовительный класс, а младшая сестра, Ва

лентина, еще была первоклассницей. Другой мой брат,

Анатолий, от природы одаренный талантом художника, но

впоследствии ставший врачом, был несколько ближе мне

по годам, и с ним в детстве я больше играл и вообще

больше общался. Однако наиболее тесные отношения су

ществовали между мной и старшей сестрой, Юлией, кото

рая была всего лишь на два года моложе меня. Девочка

она была болезненная, но с глубокой душой и мягким,

благородным характером. Практической сметки, уменья от

бивать удары, которых всегда так много посылает дейст

вительность, в ней было очень мало. Эти качества наложи

ли свой отпечаток на дальнейшую жизнь Юленьки (как мы

звали ее в семье).