Весь обман от книг. Лучше честный сын, обучающийся ремеслу, чем враль-гимназист.

— Пока-пока, — прощально машет ладошкой девушка, звать которую Фрида, а работает она на сахарозаводе. Худой конец делу венец.

— Я бы в два счета ее расстелил, делать нечего, одним пальцем и еще кое-чем, — брызжет слюной папочка, засовывая руку в карман воскресных брюк, которые недавно отутюжены, но долго таковыми оставаться не будут. Там, в брюках, без устали двигаются и шевелятся прилежные пальцы, которые давненько уже не выполняли никакой ручной работы, последний раз — на войне, занимаясь ремеслом убийцы. Сейчас на очереди как раз обратное. Отец трет свой член с намерением вызвать семяизвержение. Это доставит облегчение после сытного обеда, затем он наверняка умолкнет и заснет. Но в настоящий момент у него наличествует еще потребность порассуждать о свойствах и качествах бабьих дырок, которые иногда бывают скользкие и широкие, а бывают, опять же, сухие и узкие, так что их надо сперва подрастянуть.

— Слушай внимательно, парень. Болт у тебя должен стоять, как следует, а то все насмарку пойдет, вот — как у меня, например, посмотри, ну разве не роскошный экземпляр?

Из открытой ширинки с любопытством выглядывает лиловый гриб, сейчас ка-ак брызнет на лобовое стекло, вытирай потом все это дело.

Райнер сглатывает собственную блевотину, вкус которой еще отвратительней, чем когда шницель был еще не прожеван и не пропитан желудочным соком. «И такой человек все это проделывает с моей матерью, — думает он. — А ей приходится сносить супружескую обязанность. И все-таки мне хочется заниматься этим самым с Софи, но с ней-то у меня все будет совсем по-другому».

Отец ускоряет темп и тяжело сопит. Через довольно регулярные промежутки времени в кабине их ржавой консервной банки раздается пивная отрыжка, а то и звуки выпускаемых газов, чего Райнер особенно опасался. По объездным дорожкам он ведет машину к водоему, и вот уже природа угрожающе близка, разверзла всасывающее жерло, чтобы втянуть Райнера в себя. Зелень становится кричащей и чреватой опасностью, так ее много. Похоже на огромную пещеру из шпината. Запястье отца работает безостановочно, на всю железку, самая верхняя пуговица была расстегнута еще у трактирщика, теперь за ней следуют остальные. Движению необходим простор. Полным ходом отец приближается к высшей точке, а сын — к водохранилищу, которое одиноко раскинулось перед ними в слабеньком послеполуденном тепле. Еще слишком холодно для купания, надо лета дождаться. Отец поднимает на сына глаза, выражение которых говорит, что-де мужик мужика всегда поймет. Сын не смотрит на него, неподвижно уставившись прямо перед собой. Свет отражается от зыбкой поверхности. Вода в изумлении вопрошает: И в такую холодину ты хочешь сюда, ко мне? Пара диких уток поднимается с поверхности воды, хлопая крыльями, рассыпая брызги. Спасайся, кто может, такое мы уже видали, знаем и не хотим составлять компанию, если какому-то дураку пришла охота лишить себя жизни. Деревья шумят в один голос.

«Вот сейчас мы оба вместе и гробанемся, — думает Райнер, — жуть какая». Он жмет на газ, в ответ ему ревет мотор, вообще-то он слабоват, но на это мощности хватит.

— Ты что, сынок, спятил?

Поверхность воды приветственно машет им и радостно бросается навстречу, раскрывая свои объятья, ну хоть какое-то разнообразие в это скучное время года. Здесь очень глубоко прямо у берега, потому что озеро искусственное. Такие опасные места природа не всегда может создавать одна, без посторонней помощи. Галька на берегу измученно взвизгивает от боли. С воплем поперек дороги встает весенний ландшафт, размахивая табличкой стоп-знака.