Что находится там, на дне, на бесконечном белом кафеле, над которым свет скользит мерцающими бликами? Там не находится всеобщая истина в последней инстанции, которой на досуге взыскует подросток в период полового созревания, если ему нечем больше заняться, — на хладном том дне есть лишь одна вода. По своему обыкновению она кажется синей и прозрачной, это общее впечатление изредка замутняется обилием волн, что порою случается и с истиной. Гладь повсюду, не чувствуется никакой шероховатости. И Софи тоже такая же гладкая, и гладь эта распространяется среди людей. Гладь с одного конца глубока, на другом намного мельче и предназначена для неумеющих плавать, над водой разносятся резкие свистки инструктора, доска для прыжков пружинит, поскрипывая. Слышатся глухие восклицания, непонятно, откуда они доносятся и куда улетают, в гулком помещении это определить невозможно, мешает эхо. Над бассейном на довольно большой высоте вздымается изгиб стеклянного купола. Там, в выси, хотелось бы находиться Райнеру и свысока посматривать на резвящуюся молодежь, которая брызгается друг на друга. Только где же пребывает он в действительности? Внизу, в качестве никудышного пловца, каковым он, к сожалению, и является.

Однако нужно скрывать, что плаваешь плохо, боишься большой глубины и предпочитаешь держаться на мелководье. А это не подобает человеку, который с таким постоянством спускается в несказанные глубины, как он. Здесь он не отваживается спускаться ни в какие глубины. Данная стихия чужда ему, в отличие от других стихий. Анна и Райнер совершают множество судорожных движений, которые должны вызвать впечатление, что плавать они умеют хорошо. Но они не умеют. Производя громкий всплеск и брызги, они движутся у края бассейна, где глубина не больше метра, где стоять можно, но выглядеть это должно как опасное предприятие. Зеленая таинственность четырехметровой глубины там, на другой стороне, приводит их в почти такой же ужас, в какой бы они пришли, будь они в состоянии прямо заглянуть вглубь самих себя. Наслаждение доставляет чистота, она еще и усиливается интенсивным запахом хлорки, который говорит: я умерщвляю собою абсолютно все бациллы и микробы. Только мочу или отдельные сгустки спермы я, к сожалению, должен перепоручить фильтру. И еще — я не в состоянии проникнуть под поверхность кожи, чтобы там, внутри, вытравить ненависть или отвращение, что испытывают молодые люди. Вода колышется, плещет в предназначенной для нее кафельной четырехугольной рамке, только вот вырваться не может из своих границ. Точно так же, как и из шкуры своей ведь не выскочишь. Хихиканье, гогот, вопли, взвизги, физическая культура. Иной прыгает в позе, которую считает смешной, сверху на какого-нибудь ничего не подозревающего пловца, другие дельфинируют элегантно и умеючи. В их число Анна и Райнер не входят. Самое страшно для них — это если приходится заниматься чем-то, что они не умеют делать лучше всех остальных. Делать нечего, приходится делать вид. Однако слишком часто приходится освобождать дорожку, когда снизу кто-то ловкий, как угорь, проскальзывает под ними или когда сверху кто-нибудь прыгает на голову.