В последнее мгновение дается отбой, отцеубийство, комбинированное с самоубийством, отменяется, так как исполнитель чересчур труслив, чтобы до времени положить конец своей собственной жизни, ему еще слишком многое предстоит, и хотя это явное заблуждение, он верит, а это главное. Райнера, белого, как полотно, трясет в ознобе, он присаживается на берегу, получает от отца затрещину и говорит:

— Это я так, только напугать тебя хотел, я ведь точно знаю, когда затормозить, я хорошо вожу, папа. Что, ты испугался?

— А если бы тормоза отказали, что тогда, а?

Еще пара оплеух, одна слева, другая справа.

Папочка чуть было в штаны не наложил, хорошо, что удержался. Но отлить надо срочно, такая срочность происходит от пива. Райнер, совершенно ослабевший от своих убийственных намерений, должен теперь волочь налившегося пивом папочку к опушке, где тот хочет побрызгать. Чтобы отомстить за пережитое и наказать сыночка, отец все время, пока справляет нужду, заставляет парня поддерживать себя за локоток и выставляет на обозрение свой мощный насос. Вот он какой огромный, а только что он еще больше был, Райнер ведь видел.

— Та-а-ак, это дело мы пережили.

Потихоньку и осторожно разворачиваются (на сегодня кризис преодолен) и едут назад, в город. Вальдфиртель отчаянно протестует, ему хотелось побольше получить от тех двоих, еще чуть-чуть, и ему было бы позволено вообще оставить их у себя. А так папе остается Райнер, а Райнеру — его папа.

***

Йоргеровские купальни представляют собою резкий контраст. С одной стороны, контраст с Вальдфиртелем, где Райнер побывал совсем недавно и где человек в борьбе с природой еще не вышел победителем, — «темная, сочная зелень могучего леса и влажные массивы твердого гранита составляют особенность этих краев, придавая им неповторимое очарование, суровая красота разлита над глубокими ущельями и просторами плоскогорий. Эта сумрачная лесистая местность оказала плодотворное влияние на многих, кому посчастливилось понять ее угрюмую и величественную красоту». Совсем другое дело — родительская квартира, с которой Йоргеровские купальни контрастируют совсем по-другому. Здесь нет таких вольных, открытых пространств, как в Вальдфиртеле, здесь в полном мраке постепенно срастаются стены, не видно ни голубого неба, ни таинственно-темной глади озер, где-то там раскинувшихся. Этот мрак берет свое начало в бесчисленных коробках из-под стирального порошка, старых чемоданах, картонках и ящиках, которые нагромождаются в штабели до потолка, вбирая в себя весь многолетний ужас обывательского домашнего хозяйства (слишком тесного для четырех человек), откуда этот ужас щедро изливается на подростков. Стоит поднять любую крышку, как начинает распространяться затхлая вонь, исполняющая главное свое предназначение — вонять. Не выбрасывается ничего, все должно оставаться тут, на месте, представляя собой свидетельство грязи — своей собственной и своих хозяев. Пожелтевшие предметы одежды, битая посуда, детские игрушки, спортивный инвентарь, сувениры из путешествий в отдаленные края внутри страны, какие-то бумажки, предметы, доставшиеся по наследству, всевозможные приборы для всевозможных видов деятельности и среди всего этого — пожухлая и разбитая жизнь четырех человек, двух взрослых и двух подростков.