Осень, подумала она, вот‑вот будет осень. Первые заморозки. Она пересекла двор и позвонила в дверь. Собака тут же залаяла. Она глубоко вдохнула и потрясла опущенными руками, словно на старте стометровки. Дверь открыла Генриетта. Она улыбалась. Линда тут же насторожилась – у нее появилось странное чувство, что ее прихода здесь ждали. Во всяком случае, Генриетта нисколько не удивилась. Линда обратила внимание, что она сильно накрашена, словно собралась идти на бал. Или может быть, хотела скрыть бледность.

– Не ожидала, – сказала Генриетта и отошла в сторону, пропуская ее в дом.

Неправда, ожидала, подумала Линда.

– Всегда тебе рада. Проходи, садись.

Собака обнюхала Линду и мирно улеглась в корзинку. Линде показалось, что кто‑то тяжело вздохнул. Она огляделась. Никого. Вздох, казалось, донесся прямо из толстой каменной стены. Генриетта принесла термос и две чашки.

– Что это за звуки? – спросила Линда.

– Я как раз слушаю одну из своих старых композиций. Я написала это в 1987 году. Концерт для четырех вздыхающих голосов и ударных. Послушай!

Она поставила на стол поднос и подняла руку, призывая к вниманию.

Линда прислушалась. Ей показалось, что вздыхает только один человек. Женщина.

– Это Анна, – сказала Генриетта. – Мне удалось ее уговорить. Он вздыхает очень мелодично. Прямо веришь в ее хрупкость, в ее грусть. Когда она говорит, в ее голосе словно бы проскальзывает сомнение. А когда вздыхает – нет.

Линда слушала. В этой идее было что‑то загробное – записать вздохи и собрать их воедино в нечто, что можно назвать музыкой.

Ее мысли внезапно прервала громкая барабанная дробь. Генриетта выключила магнитофон. Они сели, и собака тут же захрапела. Ее храп вернул Линду к реальности.

– Вы не знаете, где Анна?

Генриетта покрутила рукой, рассматривая ногти, и подняла глаза на Линду. В ее взгляде сквозила неуверенность. Она знает, подумала Линда. Знает, но будет отрицать.

– Странно, – сказала Генриетта. – Каждый раз ты меня огорчаешь. Я‑то думаю, что ты заехала меня навестить. А тебе всего‑то и надо найти мою дочь.

– А вы знаете, где она?

– Нет.

– Когда вы с ней последний раз говорили?

– Она звонила вчера.

– Откуда?

– Из дома.

– Не с мобильного?

– У нее нет мобильного, и ты об этом прекрасно знаешь. Она из тех, кто не любит, чтобы каждое их движение было известно.

– То есть она была дома?

– Ты допрашиваешь меня?

– Я хочу знать, где Анна и что она делает.

– Я не знаю, где она. Может быть, в Лунде. Как ты знаешь, она учится на врача.

Не сейчас, подумала Линда. Может оказаться и так, что Генриетта и вправду не знает, что ее дочь уже давно ни на какого врача не учится. Это может стать моим козырем, но я выложу его позже.

Она переменила тактику.

– Вы знаете Зебру?

– Ты хочешь сказать – Зебочку?

– Мы называем ее Зеброй. Она исчезла. Точно так же, как Анна в тот раз.

Генриетта не прореагировала – ни словом, ни жестом, ни гримасой, никак. Линда почувствовала себя боксером, сшибленным с ног в момент собственной же атаки. Как‑то раз в училище она это испытала – на занятиях боксом она вдруг оказалась на полу и не могла сообразить почему.