– Что с ней может случиться?

Линда внезапно решила сказать все как есть.

– Я думаю, что кто‑то, может быть их несколько, убивает женщин, сделавших аборт. Зебра делала когда‑то аборт. Женщина, которую убили в церкви, тоже. Вы ведь слышали про эту историю?

Генриетта сидела неподвижно. Линда посчитала это подтверждением – да, слышала.

– Ну и при чем тут Анна?

– Пока не знаю. Но я боюсь.

– Чего?

– Что кто‑то убьет Зебру и Анна будет к этому причастна.

В лице Генриетты что‑то изменилось. Линда сразу не поняла что. Словно бы тень пробежала, быстро, едва уловимо, но она заметила. Все, больше ничего она не добьется. Она наклонилась, чтобы поднять брошенную на пол куртку, и посмотрела в стоящее на столе зеркало. Генриетта смотрела не на нее, а куда‑то поверх ее. Несколько мгновений, потом снова перевела глаза на Линду.

Линда поняла. Она смотрела в окно, в то, что оставила приоткрытым .

Линда поднялась и, надевая куртку, словно бы ненароком посмотрела в окно. Там никого не было. Но она была уверена, что кто‑то там только что стоял. Она замерла. Громкая и четкая речь Генриетты, окно, открытое словно бы нечаянно, многократное повторение названного ей имени с заверениями, что она никогда его не слышала… Линда не смотрела на Генриетту, она боялась, что та прочитает все на ее лице.

Она потрепала собаку и пошла к выходу. Генрииетта проводила ее.

– Жаль, что я не могу тебе помочь.

– Можете, – сказала Линда. – Но не хотите.

Она пошла к машине, остановилась и огляделась. Я никого не вижу, подумала она. Но кто‑то видит меня, и прежде всего этот кто‑то слышал все, что говорила Генриетта. Она повторяла мои слова, и тому, кто стоял за окном, теперь известно, что я знаю, что я думаю и чего боюсь.

Ей стало страшно, и она почти бегом поспешила к машине. Она опять сделала ошибку. Именно тогда, когда она стояла в дверях и гладила собаку, она должна была повторить все свои вопросы. Вместо этого она ушла.

Линда, ведя машину, все время поглядывала в зеркало заднего вида. Через двадцать минут она затормозила у здания полиции и, пригибаясь под ветром, побежала к дверям.

46

На пороге Линда споткнулась и упала, разбив губу. У нее на секунду сильно закружилась голова, но потом она встала и жестом показала устремившейся к ней дежурной, что все в порядке. Провела рукой по губам – кровь. Она зашла в туалет, вымыла и вытерла лицо и дождалась, пока остановится кровь. В вестибюле она тут же наткнулась на Стефана Линдмана. Он весело глянул на нее.

– Семья побитых, – сказал он. – Твой отец утверждает, что налетел на дверь. А ты? На ту же самую дверь? Очень удобно – поскольку фамилия у вас одна, вас можно различать по кличкам: Фингал и Губа.

Линда засмеялась. Ранка на губе тут же открылась. Она вернулась в туалет и набрала салфеток.

– Я запустила в него пепельницей, – ответила она. – Никакая не дверь.

– Есть такой жанр – рыбацкие рассказы, – весело сообщил Стефан. – Пойманная рыба растет и растет с каждым новым рассказом, пока не достигает совершенно неописуемых размеров. Вероятно, то же самое происходит и с боевыми ранениями. Вначале, может быть, была дверь, а под конец – кулачная битва, из которой кто‑то вынес лавры победителя. Или наоборот – пепельница, запущенная в тебя женщиной, превращается или, вернее, камуфлируется под дверь.

Они остановились у отцовского кабинета.

– Где Анна?

– Похоже, опять исчезла. Я ее не нашла.

Он постучал в дверь.