Он бросил парню монетку. Хоть и сонный, тот поймал ловко, наупражнялся, а Мрак вышел на улицу.

    Лунный свет заливает строения неровно: крыши блестят - глазам больно, а в тени хоть дракона прячь - никто не углядит. Изредка взвывают собаки, над головой летучие мыши с хрустом хватают жуков, от домов накатывают запахи тепла и домашней стряпни, а от сараев плывет волнами животный дух...

    Он грянулся оземь, превратился в волка, и Хрюндя сразу запищала, жалобно сжавшись в комочек и зажмурившись. Мрак ткнул в неё носом, лизнул, рыкнул тихонько. Жаба приоткрыла один глаз, снова зажмурила. Мрак фыркнул, аккуратно подтолкнул её мордой. Жаба не шелохнулась, тогда он покатил её колобком. Она так и осталась сжатой в комочек, но хитрые глазки приоткрылись. Мрак уселся на землю, подумал, не кусать же глупую, строго рыкнул - уйду, дескать, один, - встал и пошел. Сзади запищали, заплакали, но он не оглядывался, и Хрюндя налетела, обогнала и, подпрыгнув, вцепилась ему в шерсть, повисла. Теперь она пищала, верещала, обещала, что никогда, никогда, НИКОГДА не будет больше вредничать, она нечаянно... Он облизал её, положил на одежду, кое-как впихнул всё в мешок, с трудом завязал и, взяв в пасть, помчался к тайному ходу. Подумал на бегу, что опять не сообразил сначала всё уложить, а потом уже задом о землю. Но хорошая мысля приходит опосля, кто-то умён сразу, а вот он - как все нормальные люди...

    На этот раз он разгрёб камни у входа, которым пользовались с бедным Агиляром, протиснулся вовнутрь и снова задвинул камнями вход. Жаба наконец утихомирилась в мешке, он бежал по ходу уже быстрее, помня каждый поворот.

    В его роскошной спальне всё так же пусто, а кресло по-прежнему торчит ножкой в дверном засове. Мрак поставил его на место, жабу вытряхнул на ковёр. Сонная, она широко зевнула, начала осматриваться.

    Мрак сбросил тряпье, поискал, куда бы спрятать, приподнял одной рукой массивное ложе, пусть хранится там, вон сколько пыли, явно туда не заглядывают. Его роскошная тцарская роба раскинула рукава тут же на полу. Он небрежно накинул её на плечи, полез на ложе, с наслаждением вытянул сладко гудящие ноги. Судя по светлеющему небу за окном, уже начинается рассвет. И хотя во дворце наверняка спят долго, здесь все приспосабливается к прихотям одного человека, но поспать всласть не удастся...

    Он укрылся роскошным одеялом и прислушался. Спать не хотелось, такая уж суть человека-оборотня: пока бегает в волчьей личине - человечья спит. И наоборот. Так что сна ни в одном глазу, он лежал и слушал голоса со двора, там уже начинают просыпаться, из-за двери иногда доносится приглушённое звяканье железа, это стражи коротают ночь за игрой в кости. Но со двора голоса громче, напористее, он узнал бодрый голос булочника, что вынужденно проснулся в такую рань, орёт на подручных, снова тесто не так замесили, передержали, вот опять хлеб получится недостаточно пышный, а во дворце все такие привередливые...

    Ему отвечали сразу два голоса, виноватые, но не признающие себя виновными, как везде ведётся: то филин всю ночь ухал, а это к несчастью, то хвостатая звезда по небу пролетела, а значит - тесто не подойдёт, молоко скиснет, а редька не уродится вовсе.

    Заскрипел ворот колодца, под самой стеной прогрохотала по булыжникам тяжело груженная телега. Мрак попытался по запаху понять, что везут, но не сумел, даже огорчился: всего часок во дворце, а уже нюх притупляется, больно много здесь слишком сильных запахов.

    Потом появился ещё один, Мрак вычленил голос сильного мужчины средних лет, матёрого, но с больным желудком. Этот интересовался, как прошла ночь, никто ли не замечен из посторонних, что слышно из дворца, правда ли, что на Звездочёта кто-то напал в прошлую ночь, или же только слухи.