|
- Что ты ответила? - Что поговорю об этом с тобой. - Чего бы тебе хотелось? - Ты ведь знаешь, я обожаю возиться с детьми, особенно с малышами. Она бросила быстрый взгляд на Алена, который хотя и сохранял невозмутимость, но выглядел, скорее, насупившимся. С пяти лет он жаловался на то, что у него нет ни брата, ни сестры. - У всех моих товарищей есть. Почему же у меня нет? Бланш и Эмиль затруднялись ему ответить. В том, что он оставался единственным ребенком, не было их вины. Вследствие родов у Бланш началась родовая горячка, обернувшаяся самым худшим, и Бланш пришлось прооперировать. Мальчик часто возвращался к этой теме лет до десяти, а потом речи об этом уже больше не заводил. Можно было подумать, что он знает. - У меня и правда не будет здесь много работы, а дополнительные шестьсот франков в месяц... - Мы вернемся к этому разговору. В восемь часов на западе еще было видно солнце красивого красного цвета. - А не прогуляться ли нам? - предложил Эмиль. - В чем есть? - Конечно. Просто побродим по улицам. Ты с нами, Мадлен? - Нет. Я буду смотреть сериал по второй программе. Приходилось привыкать и к новой терминологии. Здесь говорили не "улицы", а "авеню", хотя это не были еще ни улицы, ни авеню. Это не было похоже ни на деревню, ни на город, и вряд ли можно было говорить о поселке, не принижая себя при этом. На улице было приятно тепло, и Бланш взяла мужа под руку. Затем она стыдливо убрала руку. - Почему ты не держишься за меня? - Не знаю. На нас смотрят. Это действительно было так. И они ощущали странное чувство. Они единственные, кто медленно расхаживал между рядами новеньких многоэтажек. Почти на всех балконах виднелись праздные мужчины, женщины. Говорить "балкон" тоже было не принято. На чертежах фигурировало слово "терраса". Некоторые из них уже были украшены цветами, преимущественно геранью в прямоугольных цементных ящиках. Несколько мужчин читали. Толстая женщина в цветастом платье поедала конфеты, положив пакетик рядом о собой на перила. Старика с красноватыми глазами на своем месте не было. Должно быть, его внесли в комнату, как заносят в дом высохшее на солнце белье. Говорили они мало, испытывая невольное волнение, и так дошли до границы. Застройка кончалась. Дорога уже была нецементированной. Большая яма указывала на местоположение будущего бассейна; бульдозер, экскаваторы, походившие на чудовищных насекомых, притаившихся в засаде. Грунтовая дорога шла через пустырь, и метров через сто под лучами заходящего солнца волновались колосья пшеницы. Было ли им обоим грустно? - Может, вернемся? - спросила Бланш. Ему показалось, что у нее по телу пробежала дрожь. Да и ему самому было как-то не по себе. Он чувствовал себя несколько потерянным - ничего прочного, основательного вокруг - как в бытность свою ребенком, когда его вечером посылали с каким-нибудь поручением и он бежал по пустынным улицам. - Что ты думаешь об этом предложении? Он не сразу понял. |
