Через неделю я уже все называл своими именами: «Я люблю ее. Она меня не любит. Я не знаю, что делать!» И так далее...

Я ходил с ребятами под ее окнами. Я все знал через других девочек. Она была на «Золушке». И мне становилось легче.

Все шло в дневник. Дневник начинал приобретать мистическую силу. Только напишешь слово в виде очень осторожного предположения, и оно возвращается в голову уже с полной убежденностью, что так оно и есть на самом деле.

У меня всегда так. Если я совру, то это остается просто враньем. А если и напишу вранье, то уже на половине фразы я твердо убежден, что так оно и есть. Чем это может кончиться?

А в дневнике запись: «Она любит кого-то другого. Неужели это!..» Дальше начинались длинные перечисления предположений.

Я пытался ее встретить по методу, который в дальнейшем мы называли «методом случайных встреч» и который опровергал точку зрения крупных писателей и философов: «Случайность тем и случайность, что ее нельзя предусмотреть». Можно было, конечно, позвонить, но я считал нас в глубоком разладе. Можно было встретить только «случайно».

В апреле метод «сработал», и я встретил.

— А, как я тебя давно не видала! Почему ты не звонил? Я хотела тебя поблагодарить за «Золушку». Мы с мамой ходили.

Она всегда была очень светской. Это было великолепно: «Спасибо... Я с мамой ходила... Отчего ты не звонил?» Тогда я еще не воспринимал светскость как красиво сказанный трюизм. Но истина общеизвестная всегда будет привлекательна, потому что понятна всем — «как в жизни». А красиво сказанная и ясная, как апельсин, истина — привлекательна вдвойне. Я был очарован беседой при этой «случайной» встрече.

В дневнике я потом писал: «С мамой. С мамой? А может, не с мамой? А может, даже не с подругой?!» Если бы не дневник, мне и в голову такое не пришло никогда.

А ну дай шпоры!

— Приходи ко мне. Ну хоть завтра. Сегодня я не могу. Придешь?

В тот день, до самого завтра, я ничего не придумывал в своем дневнике. Я ждал завтра. А дома у нее мать мне сказала:

— Ты не обращай на нее внимания (не больше и не меньше!), на дуру (это еще куда ни шло). Неприлично  она с билетами поступила. Даже спасибо не сказала.

Да это я хотел благодарить, что взяла билеты и на эти билеты в театр пошла.

* * *

— Капризная, думаете?

— А кто ж ее знает.

Я посчитал пульс — он был вполне сносным. Сам померил давление — оно было нормальным.

—Ты что занялся — нам не доверяешь?

— Нет. Просто писать историю неохота, а заняться чем-нибудь надо.

— Иди, иди, пиши. А то всю ночь придется заниматься писательством.

— Ночь все равно пропала. Раз вы ее не берете в реанимацию и она будет у нас в отделении, значит, мне придется сидеть и смотреть за ней.

— Зачем? Все в порядке. Пусть лежит и спит.

— «Зачем, зачем»! А затем. К больному человеку надо подходить как настоящие врачи, а не как ученые к объекту исследования или проезжие путешественники к разным диковинкам.

— Что с тобой, старик? Ты читаешь лекцию студентам или работаешь?

* * *

А потом мы встретились с ней, когда уже и я был женат. У меня была дочь.

— Здравствуй, дорогой. Как я рада тебя видеть! Почему никогда не зайдешь к нам? Ну ты, конечно, доволен всем. Хорошо работаешь... Мы приехали недавно из Финляндии. Это так интересно... В прошлом году мы были в Австрии... Вы совершенно зря не ездите никуда.