Сегодня канкан плясался на нем.

Он не ведет санпросветработы. Не проводит специальных бесед в палате. Он вступил с ней в спор — теперь трясется.

Вообще-то после этих конференций всегда кого-нибудь трясет. Но его особенно.

Нам даже пришлось сделать так, чтобы в день конференции не было операций. Конференции в среду и субботу — дни неоперационные. Конечно, нельзя нам перед операцией устраивать нервотрепку. Шеф после этих конференций не сразу идет в отделение. Сначала передохнет где-нибудь, потом к нам. Ну а если надо сразу к нам — берегись!

Олег порядочный и честный человек. Неясно только, зачем свою порядочность растрачивать так попусту? Зачем вести никчемные дискуссии? (Впрочем, разве порядочность можно растратить?)

А его всегда есть за что ругать. Он работник хороший. Но он не любит медицину. Он предпочитает технику. Гаечки. Винтики. Наркозный аппарат. Приборы. Над ними он может сидеть целыми днями, а если что-то не клеится, может остаться и на ночь. Как мы с больными. Впрочем, он и с больными остается на сутки, но ради аппарата — с большим удовольствием.

Обход в палате длится  часами. На операции времени не остается.

Он все делает правильно, обстоятельно. Но перед палатой принимает бронтозаврью дозу бехтеревки.

А я между тем в операционной. В том числе и его операции делаю. Он их с удовольствием отдает. А теперь он занимается наркозом — ему не надо делать операции. И это к лучшему.

В палате.

— Живот мягкий. Рубец хороший. Надо сделать клизму. Пенициллин отменить. Перевязку я сделаю сам. Дай ей капли Зеленина.

— У этой больной пенициллин оставить.

— Доктор, почему мне не поставили тряпку в живот, а вот ей — нас оперировали вместе — ей поставили?

— У нее гнойный аппендицит. В животе гной. По этим тампонам гной оттекает из живота. А у вас был аппендицит без гноя.

— А вот она уже уходит домой, а мне все еще и пенициллин колют!

— Бывают воспалительные осложнения в ране. В них ни больной, ни хирург зачастую не вольны.

— Вы соседке моей разрешили ходить, а я до сих пор лежу. Можно мне тоже ходить?

— У вас же грыжа была! Ткани слабые. Рано встанете — опять грыжа будет... Этой больной вызовите невропатолога. Сотрясение мозга. Сегодня шестой день.

— Доктор, я хорошо себя чувствую. Можно ходить?

— С сотрясением мозга минимум десять дней лежать надо.

— Но у меня ничего не болит. Что вы меня зря лежать заставляете?

— Вы маляр, и я не буду давать вам советы, как лучше красить. Не понимаю. А вы в нашем деле тем более не понимаете.

Вступает в разговор еще одна больная:

— Мы здесь столько лежим, что теперь понимаем не меньше вашего.

Смешно, что говорит это она без улыбки. Еще смешнее — Олег начинает кипеть.

Нервы у него... Иногда он пытается смягчить собственную напряженность... И круг замыкается. Он с каждым годом становится все более напряженным. Это напряжение, по-видимому, началось в 1940 году. Он в этом году кончил десятилетку и сдал экзамены в медицинский институт. А осенью его забрали в армию. В 1941 году под Вязьмой попал в окружение. Потом плен.

Увезли в Германию. Был где-то в лагере. Гоняли их на какие-то работы. Ждали освобождения. Пришли наши. После освобождения он довоевывал еще. Тут уж у него получилось — самое начало и самый конец.

А потом поехал в Москву. Демобилизованный.

Окончив институт, он по собственному желанию уехал в Якутию, а в пятьдесят четвертом году вернулся.

Конечно, он немного невропат. Но работа есть работа — и какое дело до этого главному врачу? И откуда знать это больным?

Обход продолжается.

Следующая больная спокойно улыбается.