Изменить размер шрифта - +
Боятся, что, применяя анализы и рентген, медик потеряет способность мыслить. Но ведь мыслить-то теперь надо уже по-другому. Век двадцатый. Что ж, пусть сами остаются шаманами. Но молодых зачем уродовать? Их просто напичкали целым сонмищем разных обязанностей и запретов. От запретов люди лучше не становятся. Только к фальши это приводит. Запрети ребенку ползать по полу, и вот тебе первая коллизия, первая фальшь. Он не понимает, почему нельзя. И действительно, почему нельзя?..

— Ну ладно, Олеж. Все это я знаю. Кроме того, могу добавить, что нельзя ограничивать человека рамками «да» и «нет», рамками «черного» и «белого»...

Он опомнился и засмеялся над собственным митингом. Но не в силах сразу остановиться, перевел разговор на главного врача:

— А иначе и будет получаться, как у нас в больнице: то положено, а это не положено, в сторону же и думать не моги.

«Положено» и «не положено» — любимые слова нашей Натальи Филипповны. От них действительно иногда бывает невесело.

1963 г.

 

 

ЗУБОСКАЛЬСТВО

 

 

Не везет мне с зубами. А кому везет с зубами? Уж если они начали болеть — все: уже не везет. Но свои-то зубы всегда болят сильнее, чем чужие. А лечение их у меня всегда походило на скачки с препятствиями.

Помню, я уже был доктором. Заболел зуб. Вот пойти бы сразу к врачу или даже более того, пока еще не начал болеть, как полагается культурному человеку. Как вспомнишь эту — ззижзшззмжзшзм... Ну их к черту! Много дел сейчас — в другой раз.

Вот был я так занят на даче — отпуск был. Наконец, разболелось беспредельно. Пришлось ехать в город.

Флюс, по моим тогдашним докторским понятиям, — это абсцесс, то есть гнойник около зуба. А нас, хирургов, учили: «Ubi pus — ibi incisio», то есть: «Где гной — там разрез». Мне было ясно, что разреза не избежать.

— Доктор, выручайте!

Рассказывать нечего, как говорится, вернее, как видится, все на лице.

Рот открыт. В нем несколько инструментов.

— Больно? — Это доктор стучит каким-то инструментом по зубам и спрашивает, больно ли.

— Ыаы, — ясней ответить не могу.

Стук, стук:

— Больно?

— Ыау.   

— Больно?

— Ага.

— Что это вы, коллега, так неясно отвечаете.

Молоденькая, хорошенькая, в уголках глаз почему-то растут ресницы. Издевается, что ли? Ведь полон же рот инструментов.

— Придется, коллега, зуб этот удалить.

Что делать! Надо так надо. Она ко мне с пиететом относится — коллега.

Укол. Вскоре уже полрта ничего не чувствует. Половина языка выросла до огромных размеров и не умещается во рту. Впечатление, что улыбаешься и говоришь только половиной рта. А человек-то от животного, как известно, отличается в значительной степени разговором и улыбкой.

Коллега — девочка — смела — амазонка! Хвать щипцы. Рраз! И все. Показывает зуб. Молодец!.. Но там же гной! Его надо выпустить.

— А что, резать не надо?

«Ах да, — успел я подумать, — зуб вырвала, дыра, оттуда гной пойдет».

В глазах у доктора секундная растерянность: ведь коллега говорит — не так просто.

— Что ж, можно и вскрыть переходную складку.

Не успел я слова сказать, как она взяла со стола скальпель, благо обезболивание уже было, рот открыт, в нем опять были какие-то инструменты, — хвать. Разрез готов. Амазонка!

А я хорош. Напросился. А зачем? Никогда не надо слушать больных. Даже если это и доктор, и старше по возрасту.

Все, конечно, зажило, и все было в порядке, но мне урок. Коль ты больной — сиди и молчи: доктор лучше знает.

Быстрый переход