Может быть, может быть.

Привезли меня в больницу.

Здесь тоже не торопятся. Фельдшера «Скорой помощи» разговаривают с сестрой приемного покоя. Рассказывают про меня, наверное.

Я сижу на скамеечке.

В ожидании оформления я и не заметил, как у меня пропала фамилия — все называют меня только «больным». Сестра говорит — «больной». Санитарка говорит — «больной». А может быть, это ошибка — может, я не больной? Ведь доктор меня еще не смотрел.

А чуть скажи сестре или няне: «Я ж больной», —  отвечают: «Еще неизвестно. Может, доктор посмотрит, и мы вас отпустим домой».

А доктора все нет и нет. Я уже десять минут в больнице. Я спросил, где же доктор, а мне сказали, что доктор занят, что ничего срочного у меня нет.

— Зачем же тогда говорят, что аппендицит — это так  срочно?

Минут через тридцать пришел доктор.

Доктор посмотрел мои бумаги и обратился ко мне по имени и отчеству. Он, наверное, не хочет считать меня больным. Но все равно пришлось: говорит, что будут делать операцию.

— Когда?

— Сегодня — как операционная освободится и подготовятся там.

А потом меня стали мыть. Повели в душ.

— Быстро вы его привезли. Там еще и аппендицит-то, наверное, не бог весть какой. Конечно, он болен всего-то три часа. А уже недоволен: говорит, машина долго не приезжала.

Ух и разбаловались! Все от жиру. Я ему говорю: «Больной». А он недоволен. А почему ж нет? Раз у него живот болит, значит, больной. А если считает, что  он не больной, почему недоволен, что машина долго не ехала? Вот и пойми их! Да ведь вон их как много! Машина за машиной. Я в этих бумажках запуталась. По диагнозам-то мне легче их разобрать. По диагнозам и возрасту. А в именах я запутаюсь совсем. Больной — так легче и надежнее. Раз уж ты попал сюда, — значит, больной. Просто, может быть, болезнь не бог весть какая — может, можно и отпустить.

Они-то думают, раз это аппендицит, значит, все ужасно, значит, операция. А может, аппендицита еще и нет? Да и подумаешь, операция какая! У нас их вон как щелкают — один за другим.

Отправила его мыть. А оттуда в отделение.

Сегодня у нас хорошо идет работа: только привезли — и уже наверх.

—  Ишь! И мыться не хочет. «Чистый», — говорит. Все они чистые. Моются, моются, а операционные все равно ругаются — плохо их моем мы, говорят.

Чистые, чистые, а мыться все равно надо. Это им операция, а не так просто. А почему бы и не помыться ему? Душ, все чисто — мойся себе. Одно удовольствие! К тому же и положено мыться, значит, нечего. Вот уж сколько работаю, а до сих пор к порядку приучить не могу. Не хотят мыться, и все. А вот только если прямо с завода или со стройки привезут — те сразу моются.

«Вчера, — говорит, — мылся». А операция-то сегодня. «Живот, — говорит, — болит». Конечно, болит. У всех здесь болит. А ты живот-то осторожненько — не три его. Да и не поймешь их, не угодишь им. «Стоять, — говорит, — под душем трудно». «В ванну, — говорю, — ложись тогда, я помою». Не хочет. «Лучше, — говорит, — под душем». Хорошо, когда тяжелый больной, с прободной язвой, к примеру, или там из-под машины, когда помыть можно. Он на носилочках. Его протрешь мочалкой с мылом, руки, ноги — он и не возражает. Или еще хорошо, когда почечная колика. Это больно, больно! Они ведь все с почечной коликой ну прямо на стенку лезут, крутятся. Им говорят: «В ванну быстрей — сразу легче станет».