Я многое узнавал в дороге. Говорил он естественно, живо, раскованно. Большей частью мы обсуждали своих лошадей, их достоинства и возможности по сравнению с противником, но иногда я получал мимолетные зарисовки его необычной домашней жизни.

Он не виделся с матерью приблизительно с шести лет, когда у них с отцом произошла ужасная сцена и долгая, как ему показалось, - на несколько дней. Алессандро сказал, что испугался, потому что они оба были в дикой ярости, а он не понимал, из-за чего разгорелся весь этот сыр-бор. Мать бросала в лицо отцу одно слово, и оно его бесило, сказал Алессандро. Он запомнил это слово, хотя много лет не понимал его значения: стерильный. Его отец был бесплодным. Вскоре после рождения Алессандро заболел, и за эту болезнь мать постоянно попрекала его. Алессандро не помнил черты ее лица, только ядовитый и горький голос, которым она говорила с отцом, каждую фразу начиная словами: «Со времени твоей болезни…»

Он никогда не спрашивал отца об этом, добавил Алессандро. Задавать вопросы на эту тему невозможно, сказал он.

Я отметил про себя, что, если Алессандро был единственным сыном Энсо и других детей у него быть не могло, это объясняло в какой-то мере его чрезмерно пылкое отношение к сыну. И кроме всего прочего, Энсо, с сильно развитыми криминальными наклонностями, не был нормальным человеком.

Так как победы Алессандро уже нельзя было считать случайными, Этти коренным образом изменила свое отношение к нему, а Маргарет преуспела в этом еще больше. В течение почти четырех дней продолжалась мирная, плодотворная работа всей команды, в конюшне установилась дружеская атмосфера. На фоне недавнего прошлого это казалось столь же нереальным, как снег в Сингапуре.

Такая погода стояла четыре дня. В одно прекрасное утро Алессандро появился в страшном волнении и сказал, что его отец собрался в Англию. Прилетает прямо сегодня. Он звонил по телефону, очень недовольный.

Глава 13

Энсо поселился в «Форбери», и на следующий же день манеры Алессандро резко изменились, мы вновь увидели надменного задаваку. Он отказался ехать в Эпсом со мной в «дженсене»: его отвезет Карло.

- Прекрасно, - сказал я спокойно, и у меня создалось впечатление, что он хотел что-то объяснить, извиниться… возможно, что-то вроде этого… но влияние отца помешало ему. Я слегка улыбнулся с сожалением и добавил: - Но в любой день, когда захочешь, можешь опять ехать со мной.

Черные глаза вспыхнули, но он отвернулся без слов и пошел к машине, где его поджидал Карло. А уже в Эпсоме я обнаружил, что с ним приехал и Энсо.

Он стоял в ожидании у дверей весовой: приземистая, тучная фигура, выглядевшая совершенно безобидно под апрельским солнцем. Никакого тебе револьвера с глушителем. Ни резиновых помощников. Ни веревок, ни шприца. Однако у меня волосы встали дыбом.

Энсо держал письмо, которое я написал ему, а враждебность, сверкнувшая из-под тяжелых век, на добрых двадцать корпусов оставила позади рекорды Алессандро.

- Ты не выполнил мои инструкции, - сказал он таким голосом, от которого люди и посмелее меня бежали бы куда глаза глядят. - Я сказал тебе, что Алессандро должен заменить Хойлейка. И обнаруживаю, что это не сделано. Моему сыну достаются только крохи. Ты изменишь все это.

- Алессандро гораздо чаще участвует в скачках, чем большинство учеников в первые полгода, - ответил я, стараясь по возможности сохранить невозмутимость.

Глаза загорелись с накалом в тысячу киловатт:

- Ты не будешь разговаривать со мной таким тоном! И ты сделаешь, как я сказал. Понятно? Я не потерплю, чтобы ты игнорировал мои инструкции.

Я сопоставлял. Куда девалось хладнокровие той ночи, когда меня похитили? Тогда он вел себя осмотрительно, а сейчас его сжигало какое-то сильное внутреннее волнение.