– К тому же, говорят, отец Борис нечестиво отозвался о тех, кто посмел ему сделать замечание?
– Было такое дело, – смущенно признал банщик. – Послал он подальше одного старого хрыча, который все ему кричал насчет крестика. Так не надо доводить до греха. Отец Борис – пастырь и вдобавок народный избранник. Вот и устает…
– Все равно невероятно, – вмешался в разговор Дима Баранов. – Никогда не поверю, что священник вышел из дому без креста. В голове не укладывается.
– Проведем проверку, – многозначительно подытожил я. – Если понадобится, вызовем на расширенное заседание Патриархии и вас, и его. Вы, надеюсь, не станете лукавить пред оком святой Церкви и расскажете все, как было на самом деле?
Баранов предостерегающе кашлянул. Кажется, я незаметно перемешал ведомства земные и небесные. Возможно, Патриархия не устраивала расширенные заседания. Или устраивала их, но называла как-то иначе. Вселенскими соборами или чем-то в таком роде.
На мое счастье, банщик был тоже не очень сведущ в тонкостях и пропустил мои ляпы мимо ушей.
– Если надо, я могу, конечно, подтвердить, – вяло признался он. – Но вообще-то не хотелось бы. Батюшка к нам в баню с открытым сердцем пришел, а мы устраиваем ему шмон… извините, обыск. Эдак если мы начнем доносить на всех, то клиентуру распугаем.
– Все в руце Божией, – заметил я нравоучительно и, осенив себя крестным знамением, отправил банщика исполнять свои обязанности.
Баранов скептически взглянул на меня:
– Без вдохновения сыграли, Яков Семенович. И текст вдобавок плохо выучили. Несли какую-то, извините, отсебятину.
– Важен не процесс, а результат, – не согласился я. – А результат налицо. Маленький фактик в нашу коллекцию.
– Чересчур маленький, – поджал губы Дима. – Тоже объясняется очень просто: склероз. Может у отца Бориса быть склероз?
– Рано еще, – возразил я. – Депутат Карасев еще в хорошей форме, в футбол может играть… – Я припомнил телекадры, когда отец Борис энергично освистывал Крымова. Прежнего Крымова, а не сегодняшнего.
Мы сели в машину, и я завел мотор.
– Куда теперь? – поинтересовался Дима. Он держал диктофон возле своего уха, следил, хороню ли записался банщик.
– Пленка-то еще есть? – ответил я вопросом на вопрос.
– Навалом, – кивнул Баранов.
– Тогда едем в Кунцевский муниципальный ЗАГС, – объявил я.
Баранов хихикнул:
– Ваше предложение так неожиданно, Яков Семенович. Неужели сразу – в ЗАГС? Мы с вами еще так мало знако-о-мы… – Журналист очень смешно сложил губки сердечком.
– Шуточки у вас, Дима, – пробормотал я, невольно улыбнувшись.
– Это я так нервничаю, – любезно объяснил мне Баранов. – Снимаю стресс. Вы ведь меня здорово испугали, Яков Семенович. Временами мне с криком «а-а-а!» хочется бежать без оглядки. Законопатиться в какую-нибудь заграницу, читать лекции в каком-нибудь Айдахо и попивать джин с тоником.
– Не упоминайте при мне джин, – попросил я Баранова. – Не дразните. Я за рулем…
Кунцевский муниципальный ЗАГС представлял собой одноэтажное здание, выкрашенное светло-коричневой эмалевой краской: что называется, цвет детской неожиданности. Возможно, колер был выбран случайно, а возможно, и с намеком. Брачующимся давали понять, что общество имеет право надеяться на плодотворность брачного союза и на возникновение новой жизни на благо родины. |