Идущий в авангарде 4й кавалерийский полк 4й дивизии, не успев развернуться после форсирования реки, полёг практически полностью. Ответный винтовочный огонь по стальным монстрам оказался неэффективным. Подразделения, следующие за авангардом, увидев такой геноцид в исполнении невиданнных доселе чудовищ, в панике бросились обратно.

Японцы тоже имели на вооружении пулемёты - одну роту -  системы «Гочкис» и роту с картечницами Гатлинга. И те, и другие даже близко не могли сравниться по скорострельности, защищенности и мобильности с  установленными на автомобили и укрытыми броневыми щитами “Максимами”. Тем не менее именно эти старинные “девайсы”, имеющие обойму всего на 25 патронов, задержали контратаку броневиков,  обездвижив половину из них, пока позиции японских пулемётчиков не нащупали снайперы и “трёхдюймовки”  бронепоезда.

Заходящие на мост батальоны столкнулись с бегущим и скачущим от смерти  авангардом, поддались панике, после чего весь центр 32й бригады превратился в обезумевшую толпу, потерявшую всякое представление о порядке  и дисциплине.

- Артиллерийский резерв - к мосту - на прямую наводку!  - скомандовал генерал Оку и в следующее мгновение место дислокации штаба буквально утонуло в разрывах мин.  А как только дым и пыль рассеялись, выжившие увидели, как развернувшись в боевые порядки, на штаб и тылы  32й пехотной бригады идут в атаку все 12 эскадронов Брусилова.

Когда к восьми “Максимам” броневиков добавились  24 пулемёта Мадсена кавалерийской бригады, военнослужащим микадо стало совсем грустно. Огненный шквал с трёх сторон пресекал любую попытку контратаки. Снайперы выкашивали всех, кто пытался организовать хоть что-то, похожее на сопротивление. Лишившиеся управления, дезорганизованные и деморализованные батальоны 32й пехотной бригады начали поднимать руки.

“Клешни” -  четыре полка 4й дивизии, охватывающие оборону русских по два с каждого фланга, отошедшие для этого на расстояние десять км от центра и даже частично переправившиеся на западный берег Ингоды не догадывались о происходящем ровно до того момента, пока они не обнаружили, что захваченный ими плацдарм простреливается на всю глубину,  а на восточном берегу Ингоды хозяйничает кавалерия противника, пресекающая любые попытки обратной переправы кинжальным пулемётным огнём.

Последующие двое суток японским батальонам, наглухо запертым на захваченных ими позициях, регулярно шли предложения о капитуляции, в перерывах между которыми щёлкали пули снайперов, уменьшая количество полевых командиров, а пулемёты броневиков, миномёты Брусилова и пушки бронепоезда пресекали любые попытки вырваться из окружения. А потом привычный вой мин завершился непривычно тихими хлопками и позиции остатков второй армии заволокло перечным газом...

***

Эти же двое суток стоящий во втором эшелоне генерал Куроки не находил себе места, не получая внятных известий от Оку. Паникёрам, выходившим в расположение его штаба и рассказывающим сказки про железные повозки и туман, от которого слезятся глаза и перехватывает дыхание, он не верил и приказал арестовывать. Вестовые, посланные к генералу Оку, не возвращались. Оставалось только ждать, и это было не самое худшее.. Куда больше угнетали генерала обстоятельства, с которыми раньше он никогда не сталкивался.

Его армия была практически цела, но... небоеспособна. Она дошла почти до Читы, потеряв не более десятой части своего состава, но это была та часть, без которой все остальные оказались парализованы и немощны. Он мог отдать приказ, но его просто некому было довести до подчиненных. Он мог задать вопрос, но на него некому было ответить.