Коулу показалось странным произносить эти слова вслух таким тоном, как будто всё это было совершенно нормальным. Ему не приходилось прежде рассказывать об этой ситуации никому в городе. Они уже знали столько же, сколько и он сам. Как правило, Коул неумело пытался избегать этих разговоров, потому что они только смущали других детей.

– Здорово. И кто же из вас двоих? – спросила Фэйбл.

– Мы сами не в курсе, – признался Коул. – Известно только, что это один из нас.

– Как вы можете не знать, какие вы внутри?

– Ну, вот так. Как вообще кто-то может узнать, кто он? Один из нас – человек, а другой – гоблин. Это всё.

Фэйбл задумалась.

– Может, вы оба наполовину гоблины и наполовину люди. Тогда вы вместе – ровно один человек и ровно один гоблин.

– Нет, так не бывает.

– Бывает. Это называется математикой. Половина, плюс половина, ещё половина и ещё половина вместе дают два.

– Я знаю, что такое математика. Но человек устроен по-другому. Ты либо человек, либо нет.

– Глупости. Я – множество всего одновременно. Иногда я уставшая, взволнованная и голодная в одно и то же время.

– Это другое. Это – чувства.

Фэйбл откинулась на бревно.

– Тогда какое это чувство – быть гоблином?

Коул сделал глубокий вдох.

– Я не знаю. Думаю, чувство такое, что… – Он не договорил.

– Ты чувствуешь себя гоблином?

– Иногда, – вздохнул Коул. – Я не знаю!

Фэйбл с интересом наблюдала за выражением его лица.

– Это похоже вот на что, – попытался объяснить Коул. – Я не хочу создавать проблемы. Не то чтобы я делаю что-то специально. Как правило, нет. Ну, то есть иногда.

Он почувствовал, как его уши начали гореть, а слова неуклюже перекатывались во рту.

– Иногда у меня возникает идея, и в этот момент кажется, что это отличная идея, и я беру и делаю. Я даже не считаю, что делаю что-то плохое, пока не становится поздно. Но идея и правда была плохая. Практически всегда. И уже после я понимаю, что это была плохая идея, но я уже всё сделал и в следующий раз всё равно опять сделаю. И хуже всего то, что, когда я уже что-то натворил, я почти всегда знаю, что именно мне надо делать, чтобы получалось лучше, но вместо этого у меня появляется новая плохая идея, и я опять беру и делаю. Я совершенно не хочу всё переворачивать вверх дном. Просто я… как будто внутри меня сидит что-то, и оно хочет, чтобы всё… ну, как бы… выходило плохо.

Фэйбл рассудительно кивнула.

– Так это гоблинское чувство или человеческое?

– Я не знаю. – Коул опустился на бревно рядом с ней. – Иногда я боюсь, что гоблинское. Я не хочу быть перевёртышем. Я не хочу, чтобы оказалось, что моя мама – на самом деле не моя мама.

Он потёр затылок и уставился на свои грязные башмаки.

– Но в другие моменты…

– В другие моменты что?

– В другие моменты я не боюсь. В другие моменты я хотел бы этого.

– Ты хотел бы быть гоблином?

– Вроде того. Немножко. М-м-м. Знаешь, ведь гоблины и должны творить всякие безобразия и затевать разные сумасшедшие приключения. Может быть, оказаться перевёртышем было бы не так уж и плохо.

– Но ты уже творишь безобразия как человеческий мальчик. Что будет по-другому для гоблина?

– Может, если бы я был гоблином, я не расстраивался бы из-за этого.

– Гоблины не расстраиваются из-за таких вещей?

– Я не знаю! Уф! Я только знаю, что люди, которые могли бы быть гоблинами, расстраиваются из-за таких вещей постоянно! Поэтому я думаю, что для всех было бы лучше, если бы я не был настоящим мальчиком.