Нет, странная она, эта баба Яра. Не знаю, чего ей от меня надо.

– Баб Яр, где мне учиться-то? Школы-то нет.

– Читай книги! Да, электронных приборов не достать, а бумагу давно сожгли на растопку, но если поискать – книги найти еще можно. Я же нахожу. Можно выменять, если знать, где.

Она стряхивает пепел в жестяное ведро-мусорку.

– И не называй меня бабой Ярой. Какая я тебе баба? Мне пятидесяти нет. Меня Ярославой зовут.

Возвращаюсь домой в темноте, но теперь это не так страшно. Ведь идти через город. У самой Комсомольской Площади мне патруль ГСО попался. Все новые – в лицо я ребят знаю, а так – нет. Отсалютовали друг другу и разошлись. Я пошла через темную площадь, асфальт наполовину выкорчеван, дома разрушены с одной стороны – а с другой постамент какой-то большой, там статуя была, а теперь ее снесло. А вот в Ленинском на площади, там один памятник сохранился, кстати. Я размышляла о том, что теперь с печкой делать. Скоро уж октябрь, надо будет топить. Купить буржуйку на барахолке можно, не вопрос, но у меня ни талонов, ни чего-то ценного нет. Прямо отчаяние иногда подступает, как подумаешь, как выживать дальше. И главное, обидно, ведь у нас с матерью уже все было, налаженное хозяйство, и печка была хорошая, каменную собрали за несколько бутылок самогона; мебель была уже, запасы в погребе. Ну хорошо, еды все равно не хватало, но хоть хозяйство собрали. И вот – все, пришли какие-то сволочи, которые ни дня не работали, и отобрали. И теперь как хочешь, так и выживай. Причем соберешь все снова – и придут дружинники, собаку убьют, дверь вышибут, им трудно, что ли, и опять на колу мочало – начинай с начала. Еще скажи спасибо, что в живых оставили. Обидно до ужаса.

Но отчаянию и обидам предаваться нельзя, сдохнешь. Надо думать, как жить. Подходя к дому, я уже в голове решение выстроила. Раз нельзя достать нормальную железную печку, остается что-то самой собрать. Очаг из камня. Маразм это, конечно, но у нас одну зиму был такой очаг, и ничего, пережили. А теперь ведь и зимы вполне сносные, терпеть можно. Надо только знать, как собирать, а я не знаю. В нашем доме печник один живет, берет только дорого. А можно в ГСО поспрашивать, кто-то из стариков вполне может помочь.

С этими мыслями я вошла в подъезд, освещенный полной луной через прореху в крыше и стене. Кара сверху зарычала.

– Ну тихо, тихо! Это я!

Собачий силуэт наверху, в лунном свете, вильнул хвостом и исчез. Я поднялась на свой этаж и тут же рефлекторно прижалась к стене и выхватила «Удав». В следующую секунду поняла, что зря, и пистолет опустила.

Это была очень маленькая фигурка. Ребенок. У нас в доме детей много, в лицо я их, конечно, не узнавала. Этот – не понять даже, девочка или мальчик – сидел, скрючившись, на ступеньке, прижавшись к стене.

– Ты чего тут сидишь? – спросила я. Ответа не было. Ну вот зачем я с ним заговорила? Я домой хочу, хлеба пожрать и отдыхать уже.

Я подошла к малышу, присела на корточки.

– Ну? Чего сидишь-то тут?

– Мама не пришла, – из глазенок полились слезы, – дядя пришел… сказал, что если я домой… то они меня съедят.

Оно всхлипнуло.

– Ну-ка тихо! – велела я, – тебя как зовут?

– Дана, – прошептало оно, и я поняла, что это девочка.

Путем несложного допроса мне удалось выяснить следующее. Дане восемь лет. Она жила тут на третьем этаже с мамой. Вчера мама ушла за червями и велела дочке сидеть дома.

Но вечером она не вернулась. Дана послушно сидела дома всю ночь, хотя ей было очень страшно, и весь сегодняшний день. Мама так и не пришла, а вместо нее явился незнакомый дядя с какой-то девицей, взял Дану за шкирку и пинком выкинул на лестницу.