Тем не менее, подготовка к празднованию годовщины создания единственного в стране комсомольско-молодежного строительного управления (КМСМУ) шла полным ходом. Наконец, наступил тот день и час, когда за стол для президиума сели почетные гости из Березовского райкома партии.

И вдруг, в клубах пара, в зал вваливается никем неопознанный хант, запорошенный от макушки до пят снегом, прямо на лыжах. Откуда он пришел и сколько километров отмахал, чтобы добраться до поселка, до сих пор остается загадкой. Я была уверена, что это сюрприз от Будинаса, — в унтах и национальном наряде из оленьих шкур. Как выяснилось позже, я ошиблась.

Торжественная часть близилась к концу, когда работяги начали скандировать: «Ханта на сцену!». Хант, откинув капюшон, вышел к столу президиума.

— Товарищи, я приехал сюда, чтобы поздравить вас с годовщиной управления!

Зал и президиум выдали одобрительные аплодисменты. Хант заулыбался и раскланялся во все стороны света. А потом вдруг добавил пороха в тлеющий конфликт, как в догорающий костер, брошенный без присмотра в таежном сугробе...

— Дорогой комиссар, — обратился он к Будинасу, — ханты просили передать тебе свое решение.

Возникло напряжение. Будинас тоже напрягся.

— Мы выбрали тебя своим вождем!

Президиум застыл в оцепенении, а работяги через паузу вошли в раж: «Вождя на сцену!».

Вождь вышел и объявил концерт. Хант, ничего не попросив у прижимистого комиссара, в ведении которого находился дефицитный спиртной арсенал всего поселка, а значит, и многокилометровых окрестностей, ушел на лыжах в таежную ночь.

Не прошло и года, как управление покинуло освоенный участок работ и двинулось на Уренгой. На карте страны, в районе пунгинского газового месторождения, остался поселок Светлый. У меня, несмотря на фингал, выданный телохранителем начальника КМСМУ, мастером спорта по боксу в тяжелом весе, за активное участие в миротворческой миссии во время новогоднего мордобоя, остались лучшие воспоминания о времени и людях, с которыми довелось поработать.

А Женька, которого знала я, всегда был вождем своей страны. Он сам творил эту страну, где жили и продолжают жить «симпатичнейшие уродцы с перекошенными мозгами», как поется в его любимой песне.

Уладзімір Някляеў

Заклад

Яўген Дамінікавіч Будзінас узнік на небасхіле майго жыцця ў 1972 годзе — і адразу ж паспрабаваў звесці за той небасхіл маю жонку,

У тым годзе я вярнуўся з Масквы, дзе вучыўся ў Літаратурным інстытуце, і доўга не мог знайсці работу. 3 вялізнымі цяжкасцямі і дапамогай мноства людзей уладкаваўся ўрэшце ў рэдакцыю газеты «Знамя юности». Там мяне Будзінас і чакаў.

На першай жа рэдакцыйнай тусоўцы, якая ў той час сціпла называлася вечарынай, ён — журналіст, супрацоўнік самай папулярнай у Беларусі газеты, лавелас з люлькай і шыкоўнай запальнічкай — прапанаваў маёй жонцы прыпаліць, а пасля ад яе ўжо не адыходзіў. Я спытаўся ў яго нібы жартам: «Жэня, дык я вольны?..» — і ён адказаў, таксама нібы жартам, што так, вольны, параіўшы не губляць час, а заняцца гаспадыняй кватэры: «Глядзі, якая лялечка...»

Лялечкай і адначасова гаспадыняй кватэры, дзе мы сабраліся, была Ірына Гурыновіч, жонка Алега Белавусава, з якім абодва мы — і я, і Будзінас — быццам бы сябравалі. Таму я палічыў патрэбным выкласці Яўгену Дамінікавічу свае маральныя прынцыпы: з жонкамі сяброў, ды нават проста знаёмых, нічога і ніколі, ніяк і нідзе, ні-ні... «Гэта ў тэорыі, — пыхнуў люлькай Яўген Дамінікавіч. — А на практыцы ўсе наадварот, каб не хадзіць далёка».

Эх, маладыя гады, маладыя жаданні...

У непахіснасці маральных прынцыпаў жонкі сваёй я быў перакананы, што называецца, жалезна, таму не надта зважаў на высілкі Будзінаса, сумленна папярэдзіўшы яго, што ён дарма стараецца.