Итак, отпировали, как положено, и в большей части города, как положено, улеглись на покой. Знатные господа приложили немало стараний, чтобы не дать возобновиться раздору между слугами знати и горожанами Перта, так что во время гульбы произошло даже меньше несчастных случайностей, чем обычно, – всего лишь три убийства да несколько случаев членовредительства, но поскольку коснулись они лиц незначительных, было сочтено излишним проводить расследование. В общем, карнавал спокойно заверь шился, и только кое‑где еще шла потеха.

Но одна компания бражников, стяжавшая наибольший успех, нипочем, казалось, не хотела кончать свои проказы. Выход, как это называлось, состоял из тринадцати человек, одетых все на один лад: замшевые облегающие стан полукафтанья с затейливой вышивкой и фестонами, на всех – зеленые колпаки с серебряными кисточками, красные ленты и белые башмаки, у всех на коленях и лодыжках нацеплены бубенчики, а в руках – обнаженные мечи. Рыцарственный выход, исполнив перед королем танец меча – с лязгом железа, с причудливыми телодвижениями, – соизволил рыцарственно повторить представление у дверей Саймона Гловера, и там, снова показав свое искусство, танцоры заказали вина для себя и для зрителей и с шумными возгласами выпили за здоровье пертской красавицы. Саймон вышел на шум, стал в дверях своего дома, выразил согражданам признательность за такую любезность и, в свою очередь, пустил по кругу чару с вином в честь веселых танцоров города Перта.

– Благодарим тебя, отец Саймон, – раздался нарочитый писк, сквозь который все же слышалась развязная чванливость тона, свойственная Оливеру Праудфьюту. – Но если ты дашь нам взглянуть на твою прелестную дочь, для нас, молодых удальцов, это будет слаще, чем весь урожай мальвазии.

– Благодарю, соседи, за ласку, – ответил Гловер. – Дочь моя занедужила и не может выйти на вечерний холод, но если этот веселый кавалер, чей голос я как будто узнаю, не откажется зайти в мой бедный дом, она пришлет с ним привет вам всем.

– Принесешь нам ее привет в харчевню Грифона! – закричали остальные танцоры своему счастливому товарищу. – Мы там встретим звоном великий пост и еще раз выпьем круговую за прелестную Кэтрин!

– Через полчаса явлюсь к вам, – сказал Оливер, – н посмотрим, кто осушит самую большую чашу, кто споет самую громкую песню. Да, я буду пить и петь до последней минуты карнавала, хотя бы знал, что в первый день великого поста мои губы сомкнутся навеки!

– Прощай же, – прокричали его сотоварищи танцоры, – прощай, наш храбрый рубака, до скорой встречи!

Итак, танцоры двинулись дальше с пляской, с песнями следом за четверкой музыкантов, возглавлявшей их буйное шествие, а Саймон Гловер затащил между тем их вожака в свой дом и усадил его в кресло у очага своей гостиной.

– А где же ваша дочь? – сказал Оливер. – Она добрая приманка для нас, удалых вояк.

– Да право же, Кэтрин не выходит из своей светелки, сосед Оливер, попросту говоря, слегла.

– Коли так, поднимусь наверх, проведаю больную… Вы помешали моей прогулке, кум Гловер, и должны мне это возместить… Такому, как мне, странствующему воителю не в обычае терять и девицу и чарку… Она в постели, верно?

У нас двоих такая стать:

Девиц болящих навещать.