– Нет, милый кум, – ответил шапочник, – ты знаешь, что я никогда ничего не боюсь. Но что и говорить, этот Дик – отчаянный головорез, а у меня жена, моя бедная Моди, ты знаешь… и малые дети. Ну, а у тебя…

– A y меня, – перебил поспешно Генри, – нет никого и никогда не будет.

– Словом… раз оно так, я предпочел бы, чтобы на поединок вышел не я, а ты.

– Эх, клянусь святою девой, куманек, – сказал Смит, – легко тебя одурачить! Знай же, глупая голова, что сэр Патрик Чартерис всегда любил потешиться, и он над тобой подшутил. Неужели ты думаешь, он вверил бы честь города твоей руке? Или я уступил бы тебе первенство, когда пошел бы об этом спор? Ладно, ступай домой, и пусть Моди наденет тебе на голову теплый ночной колпак, а утром, когда ты съешь горячий завтрак и выпьешь чашку чистой воды, ты сможешь сразиться со своим чурбаном, или султаном, как ты его называешь, – только на нем и доведется тебе в жизни испробовать, как бьют сплеча.

– От тебя ли я это слышу, приятель? – ответил Оливер с большим облегчением, но все же почитая нужным представиться обиженным. – Ты все дразнишься, но мне нипочем, счастье твое, что ты не можешь настолько меня обозлить, чтобы я с тобой рассорился. Ладно, мы кумовья, и я в твоем доме. С чего бы это мы, два лучших в Перте удальца, вдруг скрестили клинки? Ну нет! Я знаю твой горячий нрав и умею это прощать… Значит, спор, ты говоришь, улажен?

– Вполне. Так все гладко, что молот глаже не заделает заклепку, – сказал Смит. – Горожане выдали Джонстону кошель с золотом – за то, что он не избавил их от беспокойного человека по имени Оливер Праудфьют, когда тот был у него в руках, и за это золото мэру достался Бессонный остров, который король ныне жалует ему, потому что всегда в конечном счете все оплачивает король. Таким образом, сэр Патрик получает отличный луг, прямо напротив своего замка, а наша честь ублажена вдвойне: ведь что даровано мэру, то, сам понимаешь, даровано городу. А главное, Дуглас покинул Перт – двинулся в поход на англичан, которых, люди поговаривают, призвал" из‑за рубежа изменник Марч. Так что Славный Город освободился от обременительного гостя.

– Но, во имя святого Иоанна, как же все это обделали тишком? – спросил Оливер. – Не было ни с кем разговору?

– Понимаешь, друг Оливер, я думаю, дело вышло так: парень, которому я отрубил руку, оказался, как сейчас выясняется, слугой сэра Джона Рэморни. Он бежал к себе на родину, в Файф. И туда же ссылают сэра Джона – на радость каждому порядочному человеку. Ну, а всюду, где замешан сэр Рэморни, там ищи в придачу и другого человека, куда повыше. Саймон Гловер, я полагаю, так это и объяснил сэру Патрику Чартерису. Если верна моя догадка, то мне впору благодарить небо со всеми святыми, что я не зарубил его там на лестнице, когда он попался мне в руки.

– Я тоже от души благодарю небо и всех святых! – сказал Оливер. – Я, кг. к ты знаешь, стоял у тебя за спиной и…

– Об этом, коли ты не пуп, помалкивай: закон строго карает всякого, кто поднимет руку на принца, – сказал Смит. – Лучше не хвататься за подкову, пока она не остыла. Сейчас дело замяли.

– Если так, – сказал Оливер, отчасти встревоженный, но, в общем, скорее успокоенный сообщениями своего неплохо осведомленного приятеля, – я вправе жаловаться на сэра Патрика Чартериса: как же это он, мэр нашего города, играет честью почтеннейшего горожанина?

– Правильно, Оливер! Вызывай его к барьеру, и он прикажет своему йомену спустить на тебя собак.