– Еще не знаю, – отозвалась Кэтрин, быстрая и смелая в решительный час, хотя в обыденных случаях жизни она уступала своей товарке в находчивости. – Сейчас еще не знаю… Но что‑то мы сделать должны: нельзя, чтобы потомок Брюса умер, не получив ниоткуда помощи.

С этими словами она схватила небольшую миску с их обедом – бульоном и вареным мясом, завернула в складки своего плаща несколько коржиков, которые сама испекла, и, кивнув подруге, чтобы та прихватила кувшин с молоком – существенную часть их припасов, – поспешно направилась в сад.

– Что, нашей прекрасной весталке захотелось погулять? – сказал единственный повстречавшийся им человек – кто‑то из челяди.

Но Кэтрин прошла, не глянув на него, и вступила без помехи в сад.

Луиза указала ей на груду заросших кустами развалин у самой крепостной стены. Вероятно, раньше это был выступ здания. Здесь заканчивалась узкая, глубокая пробоина, которая была нарочно сделана в стене, чтобы дать доступ воздуху в подземелье. Но отверстие потом несколько расширилось и пропускало тусклый луч света в темницу, хотя те, кто спускался в подземелье, светя зажженным факелом, не могли этого заметить.

– Мертвая тишина, – сказала Кэтрин, прислушавшись с минуту. – Небо и земля! Он умер!

– Надо на что‑то решиться, – сказала ее товарка и провела пальцами по струнам своей лютни.

Из глубины подземелья донесся в ответ только вздох. Кэтрин отважилась заговорить:

– Это я, милорд… Я принесла вам еду и питье.

– Ха! Рэморни?.. Ты опоздал со своей шуткой – я умираю, – был ответ.

«Он повредился в уме – и неудивительно, – подумала Кэтрин. – Но пока есть жизнь, есть и надежда».

– Это я, милорд, Кэтрин Гловер… Я принесла еду, только нужно как‑нибудь передать ее вам.

– Бог с тобой, девушка! Я думал, страдание кончилось, но оно вновь разгорелось во мне при слове «еда».

– Вот она, еда. Но как – ах, как мне передать ее вам? Щель такая узкая, стена такая толстая!.. Есть способ!.. Нашла!.. Луиза, скорей: срежь мне ивовый прут, да подлиннее.

Музыкантша повиновалась, и Кэтрин, сделав надрез на конце тростинки, передала узнику несколько кусочков печенья, смоченного в мясном бульоне, что должно было служить сразу едой и питьем.

Несчастный юноша съел совсем немного, глотая через силу, но от души благословлял свою утешительницу.

– Я хотел сделать тебя рабой моих пороков, – сказал он, – а ты пытаешься спасти мне жизнь!.. Но беги, спасайся сама!

– Я вернусь и принесу еще еды, как только будет возможность, – сказала Кэтрин и отпрянула, потому что подруга уже дергала ее за рукав, сделав ей знак молчать.

Обе спрятались среди развалин и услышали голоса Рэморни и аптекаря, разговаривавших с глазу на глаз.

– Он крепче, чем я думал, – сказал первый хриплым шепотом. – Как долго тянул Дэлвулзи, когда рыцарь Лиддсдейл держал его узником в замке Эрмитаж?

– Две недели, – ответил Двайнинг. – Но он был крепкий мужчина и получал кое‑какую поддержку: к нему сыпались понемногу зерна из житницы над его тюрьмой. Уильям Дуглас, владетель Гэллоуэя, злобствуя на сэра Александра Рэмзи из Далхоузи за то, что тот получил должность шерифа в Тевиотдейле, на которую высокомерный барон метил

– А не лучше ли разделаться сразу? Черный Дуглас завернет сюда дорогой. Едва ли Олбени поделился с ним своею тайной. Он захочет увидеть принца – к его приезду все должно быть кончено.

Они прошли дальше, продолжая свой страшный разговор.

– Скорее в башню! – сказала Кэтрин подруге.