Я не ощущал опасности, просто странно все было, очень странно, непонятно. Вот это и напрягало.

«Урал» быстро доехал до станции, где горели «стопы» еще одной вахтовки. Те же гвардейцы вывели из нее подконвойных и погнали к перрону, куда подкатывал небольшой состав – вагонов десять, пассажирских и товарных вперемежку.

Клацнула дверь нашего «Урала», и грубый голос скомандовал:

– Выходь по одному!

Я спрыгнул первым, снова помогая сойти Марине с Кириллычем, после чего нас погнали к вагонам.

Обычный плацкарт, только окна занавешены. Бомжи, заталкиваемые в вагон, гомонили и ругались, но гвардии их гомон был до одного места. Распихали нас, и поезд тронулся.

Толкотни и давки не наблюдалось, наша троица заняла целое купе – воздуху и места хватало.

Оказалось, что окна были не только зашторены, но и заделаны изнутри фанерными щитами – наверное, существовали опасения, что подконвойные станут сигнализировать, по-всякому привлекать к себе внимание, вплоть до криков «Спасите! Помогите!»

Я подсел к окну поближе и попытался оттянуть фанеру. Открылась щелочка, в которую я глянул одним глазом. Ехали мы на запад.

– В лагеря нас, братва! – провопил кто-то. – На лесоповал!

– За что? – откликнулся другой голос. – Мы ничего не нарушали!

– Да в расход нас!

– С хера ли?

– Ты не просек, да?! Это «эскадроны смерти», в натуре!

– Ты че, бык в загоне, гонишь?

– Отвечаю!

– Да иди ты!

– Куда?

– В жопу!

– Привет, красава! Все чики, мы уже там, в самой заднице! Обоняй!

– Замолкни!

Началась возня, но я не обращал внимания на телодвижения соседей. Прижав к себе испуганную Маринку, я постарался ее успокоить и даже пристроился дремать сидя. А что еще делать?

Ничего не известно, а еще и четырех нет!

То ли устал я, то ли нервы окрепли, но я и в самом деле заснул. Кириллыч меня разбудил, шепнув, что подъезжаем к Москве.

«Все чудесатее и чудесатее…» – подумал я.

Откуда строчка? Из «прошлой жизни»…

Поезд докатился почти до МКАД и свернул куда-то на боковую ветку вползая с ленивым перестуком в промзону. Было темно, из ночной черноты выплывали приземистые сооружения, огромные ржавые емкости, трубы, решетчатые мачты с давно погасшими прожекторами, а потом яркий свет фонарей вычленил из темноты здоровенный ангар, метров пятидесяти в длину. Вот как раз в огромные двери этого ангара и вкатывал тепловоз.

Когда наш вагон оказался внутри, стук колес усилился за счет эха, а сверху упал неяркий свет ламп. Ангар был почти пуст, лишь небольшая группа людей стояла в отдалении, встречая поезд. Четверо или пятеро.

Все они были одеты очень хорошо, даже так – богато. Их холеные лица были оживлены, четверка или пятерка – нет, именно четверка – переговаривалась друг с другом или затягивалась дымом сигарет.

Состав еле полз, редко постукивая колесами. Вот мимо проплыла массивная рама еще одних ворот, испещренная будто барельефами или глубоко вдавленными узорами, и поезд вкатился… в ясный день.

– Что за хрень? – выдохнул я, жмурясь.

Колеса по-прежнему стучали, озвучивая стыки, вот только рельсы были проложены не по бетонному полу ангара, а по обычной насыпи. А дальше не затоптанными пятнами зеленела травка-муравка, тянулся ряд высоких столбов, между которыми была натянута колючая проволока, а поверху вилась «егоза».