|
Странно, что управляющий сообщил Сулле о визите племянника хозяйки как раз в тот мо-мент, когда Луций Корнелий думал о Гавиях. Имя это довольно редкое, а все же Сулла знал троих. Был некий Марк Гавий Брокх, собутыльник его отца; был учитель риторики, старый добрый Квинт Гавий Миртон. Гавий, что пил с его отцом, и Гавий, который дал Сулле неплохое образование, вызывали в нем чувства, против которых он не возражал. Но Стих! Если бы он знал, что Клитумну почтит визитом ужасный ее племянник, он вообще не пришел бы домой. Сулла немного постоял в атрии, раздумывая, как поступить: уйти из дома совсем или про-сто скрыться в ту его часть, куда Стих не сунет свой противный нос. Сулла предпочел сад. Все-таки хорошо, что управляющий вовремя предупредил о непри-ятном госте. Улыбаясь, Сулла вышел в перистиль, нашел скамью, слегка согретую слабыми лу-чами солнца, сел и отсутствующим взглядом уставился на ужасную статую Аполлона, пресле-дующего Дафну, – та уже почти полностью превратилась в дерево. Клитумне нравилась эта композиция. Но разве светоносный бог мог иметь такие ярко-желтые волосы, глаза гнилой го-лубизны или кожу столь отвратительного розового цвета? И как можно восхищаться скульпто-ром, настолько лишенным чувства меры? Пальцы рук Дафны он превратил в ярко-зеленые ветки, а пальцы ее ног – в грязно-коричневые корешки. Несчастный идиот – вероятно, он считал это «находкой мастера»! – замазал одну грудь бедной Дафны (вторая уже исчезла под корой) пурпурным соком, сочащимся из узловатого соска. Когда Сулла видел этот шедевр, то все в нем взывало к топору. – Зачем я здесь? – спросил он бедную Дафну, которой приличествовало бы быть охвачен-ной ужасом, а не глупо улыбаться. Она не ответила. – Что я здесь делаю? – спросил он у Аполлона. И Аполлон не ответил тоже. Закрыв глаза, Сулла надавил пальцами на веки и стал привычно настраивать себя… нет, не на одобрение, а скорее на долготерпение. Гавий… Думай о другом Гавии, не о Стихе… О Квинте Гавии Миртоне, который дал тебе образование. Они встретились, когда Сулле было семь лет. Худощавый, крепкий мальчик помогал свое-му пьяному отцу добраться до дома – до единственной комнаты на улице Обувщиков, где они жили в то время. Сулла-старший упал, и Квинт Гавий Миртон пришел на помощь мальчику. Вместе они привели пьяницу домой. Миртон был восхищен внешностью Суллы и чистотой ла-тыни, на которой тот говорил. По дороге он засыпал мальчика вопросами. Как только Сулла-старший был уложен на соломенный тюфяк, старый преподаватель ри-торики уселся на единственный имеющийся в комнате стул и стал выпытывать у мальчика все, что тот знал об истории своей семьи. В конце концов Миртон объяснил, кто он сам такой, и предложил бесплатно обучать мальчика чтению и письму. Бедственное положение Суллы ужас-нуло его. Корнелий, патриций, вынужденный всю свою жизнь прозябать в нищете где-то среди публичных домов в римских трущобах? Даже думать об этом невыносимо! По крайней мере, мальчик должен быть в состоянии зарабатывать на жизнь как служащий или писец. А что, если каким-то чудом судьба улыбнется Сулле и у него появится возможность вести достойный образ жизни? Неграмотность может стать этому помехой! Сулла согласился учиться, но не бесплатно. Промышляя воровством, он мог платить ста-рому Квинту Гавию Миртону то серебряным денарием, то жирной курицей. А когда подрос, за этот серебряный денарий он стал продавать себя. Если Миртон и подозревал, что эти платежи – цена чести, то никогда не говорил об этом. Он был достаточно умен, чтобы понять: отдавая деньги, мальчик демонстрировал, как высоко ценил он неожиданную возможность учиться. По-этому Миртон всегда брал эти монеты с видимым удовольствием и благодарностью и никогда не давал Сулле повода догадаться, насколько болезненно воспринимает источник доходов мальчика. Изучать риторику под руководством известного судебного адвоката – несбыточная мечта. |
