|
И даже не требуется находиться прямо там, чтобы ис-пытывать волнение. Оно само наполняет тебя, как молоко матери. Бомилькар протянул руку: – Благодарю тебя, Луций Декумий. Ты – единственный честный человек из всех, кого я встретил в Риме. Ты получишь свои деньги. – Не забудь – в клуб! Да, кстати, – он коснулся своего носа пальцем, – если у тебя есть дру-зья, которые нуждаются в практической помощи, чтобы решить свои маленькие проблемы, ска-жи им, что я не прочь помочь. Мне нравится такая работа. Итак, Агеласт умер. Бомилькар оставался в темнице. Никто из ликторов даже не подумал связать Декумия с причиной заточения Бомилькара. Поэтому обвинение, которое Спурий и Авл Альбины готовили против нумидийца, заглохло само собой. Они, конечно, располагали показа-ниями Агеласта, но, без сомнения, отсутствие главного свидетеля нанесло непоправимый ущерб судебному преследованию. Воспользовавшись смертью Агеласта, Югурта вновь обратился в Сенат с просьбой отпус-тить Бомилькара под залог. Хотя Гай Меммий и Скавр с жаром выступали против, в конце кон-цов Бомилькар был выпущен. Это произошло, однако, только после того, как Югурта передал римлянам пятьдесят своих слуг-нумидийцев. Они были распределены по домам пятидесяти се-наторов. К тому же Югурту вынудили внести в казну большую сумму денег – якобы на содержа-ние его заложников. Делу Югурты, конечно, был нанесен непоправимый урон. Но ему было все равно. Нуми-дийский полукровка уже оставил всякую надежду когда-либо получить согласие Рима на его царский титул. И вовсе не из-за смерти Массивы. Просто римляне и не собирались давать согла-сие. Они мучили его не один год – заставляли плясать под их дудку, смеялись над ним, прикры-вая рот рукой. А теперь он уедет – безразлично, даст ли на это согласие римский Сенат. Уедет домой, чтобы собрать армию и подготовить ее для встречи с римскими легионами, которые не замедлят явиться. Освободившись, Бомилькар спешно уехал в Путеолы, сел там на корабль, отправлявшийся в Африку, – и след его простыл. После этого Сенат умыл руки в отношении Югурты. «Уезжай-ка ты домой, – сказали римские нобили, возвращая ему заложников (но не деньги, конечно). – Прочь из Рима, прочь из Италии, прочь из нашей жизни…» Последний раз нумидийский царь взглянул на Рим с вершины Яникула, куда поднялся просто для того, чтобы окинуть взором место, где вершилась его судьба. Рим. Вот он раскинулся на склонах холмов. Семь холмов и долины меж ними, море оран-жево-красных черепичных крыш, ярко раскрашенные оштукатуренные стены, позолоченные орнаменты храмовых фронтонов, отбрасывающие в небо сверкающие лучи – дорожки для богов. Яркий, красочный город из терракоты, с зелеными пятнами деревьев и травы. Но Югурту ничто не восхищало. Он долго смотрел на город, уверенный, что никогда больше не увидит Рима. – Город на продажу, – промолвил Югурта наконец. – Когда найдется покупатель, он исчез-нет в мгновение ока. И направил коня по Остийской дороге. * * * У Клитумны был племянник. Сын сестры. Он не носил родового имени – Клитумний, его звали Луций Гавий Стих, из чего Сулла заключил, что кто-то из предков его отца был рабом. Откуда бы еще взялось такое прозвище – «Стих»? Это исконная кличка для раба, насмешливая, оскорбительная. Однако Луций Гавий настаивал: его род получил подобное имя из-за того, что издавна занимался работорговлей. Как его отец, а может быть и дед, Луций Гавий Стих постоянно имел дело с рабами – у не-го было небольшое агентство по продаже домашних слуг, расположенное в портике Метеллов, на Марсовом поле. Не процветающая фирма, снабжающая вышколенными слугами элиту обще-ства, но вполне налаженный бизнес, обслуживающий тех, чьи кошельки позволяют приобрести трех-четырех рабов. Странно, что управляющий сообщил Сулле о визите племянника хозяйки как раз в тот мо-мент, когда Луций Корнелий думал о Гавиях. |
