покачиваясь, проплывали нумерованные двери  секций,  похожих,  как  ячейки

сот: площадь два с  половиной  на  полтора,  две  койки  вдоль  поперечных

перегородок, не доведенных до потолка,  между  ними  раковина,  утратившая

смысл, когда было отключено индивидуальное водоснабжение, и откидывающийся

на нее от глухой стены столик. Коридор гудел голосами; профессор раздвигал

грудью их слои, словно брел через густой серый спектр.

     - Нет, старик, ты этого не можешь представить. Я когда увидел, что он

сделал с моей фляжкой, - у меня просто волосы зашевелились!

     Плач ребенка где-то впереди.

     - Милочка,  это  бессмысленно.  Это  всегда  было  бессмысленно,  это

навсегда останется бессмысленно. Сейчас это бессмысленно в особенности. Не

будьте смешной.

     Плач ребенка впереди.

     - А ты слышал про завтра? В административном блоке,  говорят,  только

об этом и шепчутся. Будто сам Мутант сказал кому-то,  что  близится  день,

когда он всех нас отсюда уведет... и день этот - завтра...

     - Говори тише.

     - ...И всех победил. Сел на трон и сказал: кто не поцелует мои флаги,

всех расстреляю. И тогда враги все встали на колени и... мама... мама, где

мои флаги?

     Плач ребенка.

     - Не подумай только, будто  я  как-то  жалуюсь,  милый.  Но  эти  сто

семьдесят метров грунта над головой... я их чувствую постоянно, вот здесь,

здесь... Неужели я никогда больше  не  увижу,  как  восходят  солнца?  Как

взлетают стрекозы с хвощей у нашего озера?

     - Курить хочу, господи, хочу курить, умираю, я умираю, что же вы  все

сидите, я курить, курить хочу!..

     - Заткнись, дерьмо!

     Плач ребенка рядом.

     - Уйми ублюдка, наконец! Я вызову психогруппу!

     - Не надо! Соседушка, не надо! Ради бога! Ну спи, спи же,  проклятый.

Сейчас заснет, сейчас. Чего ты так боишься, ведь все хорошо,  все  хорошо,

слышишь, мама рядом, вот она я. Не надо психогруппу!

     Плач ребенка позади.

     - И я думаю: может, и впрямь  где-то  сохранился  оазис?  Мутант  это

вполне может знать, он-то, говорят, поверху шастает свободно.

     - Возможно. Все возможно. Только говори шепотом, ладно?

     Плач ребенка позади. Заходящийся, надрывный.

     - Помяни мое слово. Если маркшейдера  не  освободят,  десятник  точно

пойдет на его место, точ-чно! И тогда у меня все шансы взять нашу десятку.

Так что ты... это. Если  у  тебя  о  нем  станут  спрашивать...  ну,  там,

понимаешь... вверни  чего-нибудь.  Высказывался  пренебрежительно...  или,

может, скрытый саботаж... Как друга тебя прошу. Как друга.

     Профессор  бросил  в  мусороприемник  лязгнувшие  жестянки,  задвинул

тяжелую крышку. Постоял несколько секунд. Потом двинулся дальше,  в  конец

коридора - туда, где за большим столом с  лампой  и  телефоном,  спиной  к

массивной металлической двери сидел дежурный.

     - Доброе утро, господин дежурный.