не пряча взгляда.

     - Я... считал себя лучше вас, - сказал он, стараясь говорить спокойно

и мерно. - Но оказалось, что не подличал и не врал только потому, что  мне

ничего не надо было. А когда понадобилось - ого! Значит, если бы нуждался,

как вы, то подличал и врал бы,  как  вы?  А  ведь...  ведь...  триста  лет

коммунизма у меня за спиной! Три века! Это, что  ли,  ничего  не  значит?!

Значит!! Значит, отдельный человек ни в чем не  виноват!  Просто  на  краю

люди сходят с ума! Это как боль, как туман.  Невозможно  побороть!!  -  он

вдруг понял, что  кричит,  и  снова  попытался  овладеть  собой.  Вздохнул

медленно. - Люди такие разные... сложные... ты не представляешь. А на краю

людьми остаются только те, кто махнул на  себя  рукой.  На  краю  остаются

только святые и мерзавцы. Одни махнули рукой  на  себя  и  стали  святыми.

Другие махнули  рукой  на  все,  кроме  себя,  -  и  стали  мерзавцами.  А

остальные... то ли случая выбирать не представилось, то ли махнули на  все

вообще... они никем не стали. И суть одна  -  беспомощность...  Нет,  надо

увести людей с края.

     - Так ты нас уведешь? - зачарованно выдохнула она, наконец дождавшись

этих слов.

     Стало тихо. Удивительно тихо.  Ночь,  как  громадная  вода,  неслышно

текла над детскими головами.

     - Просто не знаю, -  пробормотал  мальчик.  -  Просто  не  знаю,  как

подступиться.

     У нее опять слезы  горячо  наполнили  гортань  и  переносье  -  такое

страдальческое лицо сделалось у него.

     - Но ведь он же смог... - глухо сказал мальчик.

     Она хотела спросить, кто смог  и  что,  но  он  резко  поднялся  и  -

взметнулась сзади, отставая, рубашка - подошел к вышибленному  в  звездную

ночь окну. Стоячее пламя над огарком вздрогнуло и заплескалось.

     Рубашку-то извозил - страх, подумала девочка. Давно стирать пора,  да

прокипятить бы с порошком... Прокипятишь тут, как же.

     - Свеча догорает, - негромко сказала она.

     Интересно, он бы обрадовался, если  б  я  выстирала?  Наверное,  нет.

Наверное, даже бы не заметил. Наверное, его вообще ничем  обыкновенным  не

обрадуешь. Ой, мамочки...

     Опершись ладонями на подоконник, мальчик смотрел в мерцающую пустыню.

     - Во всяком случае, не убегу, - сказал он.

                               ЭПИЛОГ. УТРО

     Прямая и тонкая, как камышинка, она  потянулась,  запустив  пальцы  в

волосы на затылке,  и,  медленно  переступив,  окунулась  в  алое  сияние,

стоявшее в окне.

     - Как хорошо, - умиротворенно произнесла она, подставляя свету лицо с

зажмуренными глазами. - Солнышко... Солнышко красное, и давно же я тебя не

видала... - она приоткрыла  глаза,  и  лицо  ее  вздрогнуло  и  смерзлось.