Воображение было не самой сильной его стороной, но по размышлении Игнату удалось придумать более или менее складное объяснение съеденному пирожному. Убийца позвонил Терещенко с мобильника Подольского, представился его приятелем и сказал примерно следующее: "Ради заключения выгодной сделки Леониду пришлось крепко выпить. С непривычки ему стало плохо, и он попросил меня отвезти его к вам, потому что видеть сейчас жену просто не в состоянии". Покупку пирожных и букета он тоже мог объяснить просьбой архитектора, которому было неловко являться к любимой с пустыми руками. В этом случае Анна не стала бы особенно переживать за здоровье Подольского и вполне могла из вежливости предложить его "приятелю" чашку чая.

Ну хорошо, допустим, убийце удалось попасть в дом, сделать свое черное дело и каким-то образом сбежать от доберманов. Куда он девался потом? Если верить охране и камерам на въезде в коттеджный поселок, через общие ворота в ту ночь никто не выходил и не выезжал. Остается калитка, через которую с участка можно попасть непосредственно в лес. Но на машине в это время года по лесу не проедешь, а до шоссе почти десять километров. Конечно, если у киллера все в порядке с навыками выживания, десятикилометровая прогулка по ночному зимнему лесу для него не препятствие, но что дальше? Голосовать? Несерьезно. Звонить сообщнику, чтобы подобрал? Киллеры с репутацией работают без сообщников, а невесть кого Подольская бы не наняла. Оставить машину заранее где-нибудь на обочине? Опасно.

Игнат щелкнул мышью, меняя масштаб спутниковой карты на экране, и уперся взглядом в группку мелких прямоугольничков, отделенных от коттеджного поселка узкой полосой леса. Ну-ка, ну-ка, что тут у нас? Обращение к базе данных внесло ясность: деревня Пеньки и молочная ферма. Если по прямой, то расстояние от коттеджного поселка около трех километров. Пройти три километра через лес гораздо проще, чем десять. И оставить машину где-нибудь при въезде в деревню не так опасно, как на обочине автотрассы: меньше шансов, что она попадется на глаза дорожной полиции, угонщикам или хулиганам. Зато есть шанс, что ее видел кто-нибудь из деревенских…

Он посмотрел на часы. Без четверти четыре. По пустым дорогам можно доехать за час с небольшим, как раз к утренней дойке на ферме. Игнат написал записку, на цыпочках прошел на кухню, прикрепил листок к холодильнику и так же осторожно прокрался в холл. И, уже взявшись за ручку входной двери, вдруг остановился, подумал, быстро вернулся в кабинет и прихватил с собой папку, где лежали распечатки с фото всех фигурантов в деле Подольского.

Игната сорвало с места и погнало в дорогу невесть откуда взявшееся предчувствие, что ему повезет. Дороги, как и ожидалось, были пусты, поэтому до поворота на Пеньки он домчался даже раньше, чем рассчитывал. И только прыгая на ухабах раздолбанной колеи местного назначения сообразил, что выбрал не самый удачный час для сбора сведений. Деревенские еще спят, а дояркам наверняка будет не до разговоров. И вообще, с чего он взял, что дойка начинается в пять? Ведь по астрономическому времени нет еще и половины четвертого, а на декреты коровам глубоко наплевать.

Но эти безрадостные размышления были прерваны чудесным явлением: сноп света от фар выхватил из тьмы местного аборигена в ватной телогрейке и кирзовых сапогах. Одной рукой абориген придерживал взваленный на плечо мешок, а другой молотил снизу вверх, отчаянно призывая водителя остановить машину.

– Подбросишь до Пеньков, сынок? – спросил он, дохнув перегаром.

На вопросы Игната благодарный и пьяненький пассажир отвечал с великой охотой и без малейшей подозрительности. Идет со стройки, тут неподалеку, набрал опилок на подстилку ягнятам.