|
Но он был слишком тактичен и спросил о другом. Вопросы казались вполне невинными, и Гибсон простодушно на них отвечал. Он забыл, что говорит с одним из самых умных людей Солнечной системы, который по крайней мере не хуже его разбирается в человеческой душе. А когда понял, что случилось, было уже поздно. - Простите, - с обманчивой мягкостью произнес Хэдфилд, - все, что вы говорите, не совсем убедительно. Я не хочу сказать, что это не правда. Вполне возможно, что вы так хлопочете о Спенсере потому, что хорошо знали его семью двадцать лет назад. Но вы слишком многого не договариваете. И совершенно ясно, что все это трогает вас куда больше. - Он резко наклонился вперед. - Я не дурак, Гибсон. Человеческая психология - мое дело. Можете не отвечать, если не хотите, но, я думаю, вы передо мной в долгу. Джимми Спенсер - ваш сын, да? Бомба взорвалась, все было позади. И в наступившем молчании Гибсон чувствовал только одно: насколько ему стало легче. - Да, - сказал он. - Сын. Как вы догадались? Хэдфилд улыбнулся. Кажется, он был доволен собой. - Поразительно, как люди не видят себя со стороны! Думают, что ни у кого нет глаз! Вы с ним похожи. Когда я вас вместе увидел, я сразу подумал, что вы родственники. - Как странно! - сказал Гибсон. - Мы были на "Аресе" три месяца, и никто ничего не заметил. - Так ли уж странно? Они думали, что все о нем знают, а у меня не было предвзятого мнения. Скажите, Спенсер в курсе? - Нет. - Почему вы так уверены? И почему вы ему не скажете? Допрос был беспощадный, но Гибсон не протестовал. Никто не имел таких прав на эти вопросы, как Хэдфилд. А Гибсону нужен был человек, которому он мог бы все рассказать, - так же, как сам он был нужен Джимми. - Лучше я расскажу все сначала, - произнес он, ерзая в кресле. - Когда я бросил университет, у меня был нервный срыв, и я почти год провел в больнице. Потом я вышел и потерял всякую связь с университетскими друзьями - они не очень стремились, да и я не хотел ворошить прошлое. Только через несколько лет я узнал, что было дальше с Кэтлин... с его матерью. К тому времени она уже умерла. - Он помолчал. - Я слышал, что у нее есть сын, но не обратил внимания. Мы всегда были - ну, осторожны... Во всяком случае, мы так думали. И я решил, что сын от Джеральда. Понимаете, я не знал, когда именно они поженились и когда Джимми родился. Я хотел все забыть и старался об этом не думать. Я даже не помню, пришло ли мне в голову хоть на минуту, что ребенок мог быть и мой. Вам, наверно, трудно поверить, но так уж оно есть... А потом я встретил Джимми, и все началось сначала. Сперва я его жалел, потом полюбил. Но я не догадывался, кто он. Я даже, помнится, находил в нем сходство с Джеральдом, хотя почти его не помню. - А когда, - настаивал Хэдфилд, - вы открыли правду? - Несколько недель назад, когда Джимми попросил меня заверить какой-то документ. Тогда я узнал дату его рождения. - Понятно... - задумчиво сказал Хэдфилд. - Но ведь и это не абсолютное доказательство, верно? - В данном случае неверно! - так обиженно заявил Гибсон, что Хэдфилд улыбнулся. - А если у меня и были сомнения, вы сами их рассеяли. - Ну а Спенсер? - вернулся Хэдфилд к своему прежнему вопросу. - Вы не сказали мне, почему так уверены, что он ничего не знает. Он тоже мог сопоставить несколько дат. - Не думаю, - медленно сказал Гибсон, осторожно выбирая слова. - Понимаете, он очень чтит свою мать. И потом, если бы он догадался, он бы не стал молчать, не такой он человек. Нет, я уверен, Джимми ничего не знает. Боюсь, если он узнает, это будет для него тяжелым ударом... Хэдфилд помолчал. Потом пожал плечами. |
