Лейтенант встает, стреляет, проходит дальше, стреляет снова, вырывая птиц из воздушного потока; прежде чем стая рассеивается, ты успеваешь подстрелить одну. У меня в руках по-прежнему надломленное ружье; никто, похоже, не замечает.

Солдаты лейтенанта собирают трупики и набивают ими мешки для дроби. Ты извиняешься и направляешься в темноту леса. Лейтенант, задыхаясь от восторга, улыбается тебе вслед, потом оборачивается ко мне.

— Присоединяйтесь, Авель, — говорит она, туго улыбаясь, глядя на мое ружье. — Не стоит быть мертвым грузом на таких прогулках, нет?

— У вас так прекрасно получается, — неискренне отвечаю я. — Я чувствую себя не на высоте.

Она чуть кривит губы.

— Разумеется. Но это неприлично, разве нет? Следует попытаться.

— Правда?

Она снова глядит тебе вслед.

— Морган старается; и получает удовольствие, насколько я вижу, — Она хмурится.

— Она вообще покладиста.

— Хм-м, — кивает лейтенант, по-прежнему глядя тебе вслед. — Она очень молчалива, да?

— Это она просто думает вслух, — любезно улыбаюсь я.

Лейтенант захвачена врасплох, я вижу. Потом выдавливает смешок.

— Бог ты мой, сэр, — тихо говорит она, — а вы суровы.

Я смотрю в океанически-сумеречные глубины меж высоких стволов, где исчезла ты.

— Есть люди, которым некая суровость нравится, — отвечаю я.

Она задумывается, потом глубоко вздыхает.

— Правда? Вкус к суровости? — Поднимает глаза к небу, оглядывается. —Тогда, должно быть, сейчас повсюду масса довольных.

Она переламывает ружье, вытряхивает гильзы, осторожно вкладывает новую пару.

— Итак, — произносит она, одной рукой с треском закрывая ружье. Я вздрагиваю. — Вы женаты? Она ваша жена?

— Не в обычном смысле.

Все еще держа ружье одной рукой, она разглядывает в дула землю.

— Но по сути?

— Вполне. На самом деле отношения ближе многих.

Полагаю, лейтенант хотела бы еще что-то спросить, но тут появляешься ты — застенчивая улыбка, взгляд потуплен — и снова берешься за ружье. В вышине, ни о чем не подозревая, кружит новая стая — поменьше.

Мы стреляем еще. Я снова целюсь мимо, у тебя получается неплохо, но хорошим стрелком ты никогда не была; у лейтенанта же, видимо, обнаруживается дар — берега пруда сплошь покрываются мертвыми и умирающими птахами.

— Вы, я вижу, неважный стрелок, Авель, — замечает она, глядя строго; солдаты собирают ее добычу, — Мне казалось, у вас должно получаться лучше. — Она машет ружьем. — Это что — для гостей ружья? Вы совсем не охотитесь?

— Я привык к мишеням побольше, — отвечаю я довольно правдиво.

— Вот и Амур тоже, — она ухмыляется одному из солдат. — Дайте ему стрельнуть.

Приходится уступить ружье. Солдату — одеревенелому неловкому юноше с лицом лет на десять старше тела — требуются пояснения, однако он быстро приспосабливается. Его товарищ продолжает перезаряжать тебе. Мне в руки впихивают мешочек для дроби, набитый пернатыми трупиками, — я разжалован в сборщики добычи.

— Отлично, Амур! — говорит лейтенант подопечному в паузе между стаями. — У Амура прекрасно получается, правда, Морган? — Tы изображаешь слабую улыбку, которую можно принять за согласие. —Для раненого весьма неплохо. Покажи ей шрамы, Амур.

Юноша мнется, оголяя плечо — к счастью, не то, в которое упирается приклад, — и демонстрирует тебе неопрятные бинты.