Позади и надо мной сидит Карма — в широких бриджах, позаимствованных с фермы, в меховой куртке из какого-то нашего гардероба поверх гимнастерки; руки, что стискивают ручку сзади пулемета, — в коконе лыжных перчаток; на одной срезана верхушка указательного пальца — нажимать на курок. На тряпку поверх каски нашиты наградные ленты кого-то из моих предков.

Солдат впереди снова клацает магазином. Осматривает блестящие патроны, угнездившиеся внутри, переворачивает скрученный двойной магазин и повторяет все снова, затем ставит его на место. Пахнет ружейным маслом. Солдат запевает что-то смутно знакомое, популярное несколько лет назад. Лейтенант тянется к ранцу у ног — что-то на ее руке приковывает мой взгляд, и я вспоминаю о шкатулке с драгоценностями, которую ты держала у ног в экипаже, — выпрямляется и прикрепляет спереди к куртке две ручные гранаты. Их клетчатые фасеточные поверхности — точно пухлые плитки черного шоколада. Лейтенант снова закуривает.

Видал я охотничьи вылазки, что мало отличались от этой. Вседорожники с кондиционером вместо джипов с громоздким пулеметом, лошадиные фургоны вместо грузовиков, дробовики вместо автоматики. Но все-таки мы придерживаемся темы; состав актеров для обеих сцен в основном совпадает. У лейтенанта свой стиль: рвется вперед, прячется за темными стеклами очков, губы сжимают сигарету, взгляд устремлен вдаль. И у людей ёе — свой боевой шик. Сживаются со странными предметами порой неуместного обмундирования: генеральская фуражка, золотые, но неопрятные эполеты, приколотые на гимнастерку, показная хвастливость черных округлых фанат, сплошь нацепленных на безрукавку, точно бляхи. Другие нелепые ошметки гражданских одеяний — кричащий жилет под камуфляжем, еще одна в военном смысле сомнительная кепка — должно быть, яхтсмена, — колечки от пивных банок в ушах вместо серег — многие из них, подозреваю, не просто амулеты, но и демонстрация индивидуальности.

И в каком-то смысле они нас перещеголяли. Охота наша легкомысленна; просто игры для тех, кто располагает для подобных занятий временем, землей и деньгами. У лейтенанта — цель серьезнее, задача — гораздо важнее, чем любая из наших; сейчас на карту поставлена не просто жизнь или смерть нескольких разумных животных. Судьбы всех нас и замка свалены в кучу на шаткую чашу весов в ожидании вердикта, что принимается не законно, пусть как угодно предвзято, но единственно голой силой оружия.

Эти разрушительные времена несправедливы, и в подобных цивилизованных, ухоженных сельских краях обобществляют, унижая, то, чему не следует пошло угрожать. По-моему, эта тошнотворная тревога и повсеместные увечья пришли из краев суровее, где реже строят то, что подвержено разрушению. Но, возможно, тут-то и кроется изначальная наша ошибка; каждая вступившая в игру сторона поверить не могла, что мы опустимся до дикости, к которой прикипели.

Я спрашиваю себя, что у лейтенанта и ее людей в прошлом. Похоже, они — по крайней мере, полусолдаты, пусть и явно ополченцы, заботятся лишь о себе, не входят в большое подразделение, не испытывают видимой преданности великой идее. И все же, понимаю я, транспорт у них — армейский или бывший армейский. Солдатские банды, что бродят ныне по дорогам — от бандитов отличные лишь чуть-чуть, — мы слыхали, по большей части, довольствуются конфискацией и использованием обычных все-дорожников или пикапов (а может, у них просто выбора нет). У людей же лейтенанта, напротив, — нормальные армейские грузовики и джипы, а вооружение, похоже, из одного комплекта: несколько тяжелых пулеметов, автоматы, подствольники, соответствующие пистолеты.