|
Одного взгляда было достаточно, чтобы определить сходство между ней и Анной Горскиной. На другом снимке, кстати, и последняя - шестнадцатилетняя девушка в шляпке-токе, отделанной горностаем. Что до писем, социальное положение их отправителя было указано там на трех языках: "Эфраим Горскин. Оптовая торговля мехами. Сибирский горностай. Вильно - Варшава". Что было в письмах, Мегрэ прочесть не мог. Он только заметил, что одна фраза, встречающаяся во многих письмах, была подчеркнута жирной чертой. Он сунул бумаги в карман, в последний раз для очистки совести осмотрел комнату. Она не походила на безликие меблирашки: в ней слишком долго жил один и тот же человек По любой ничего не значащей вещи, пятнам на обоях, Даже по белью, можно было прочесть биографию Анны Горскиной. Повсюду валялись волосы, толстые и жирные, как обычно у восточных женщин. Десятки окурков. На полу - упаковки из-под сухих бисквитов и куски самих бисквитов, имбирь в горшочке. В большой консервной банке с польской этикеткой - остатки маринованного гуся. Икра. Бутылки из-под водки и виски, маленькая колба со слежавшимися листьями, которые, когда Мегрэ их понюхал, оказались остатками необработанного опиумного мака. Уже через полчаса Мегрэ слушал перевод писем, запоминая на ходу некоторые фразы. "Ноги у твоей матери отекают все больше..." "Твоя мать спрашивает, не отекают ли у тебя лодыжки, когда ты много ходишь: она думает, что у тебя та оке болезнь, что у нее..." "У нас все, можно сказать, в порядке, хотя вопрос с Вильно все еще не решен {В 1919-1920 годах г.Вильно (Вильнюс) поочередно подвергался оккупации то Польшей, то Советской Россией. Окончательно перешел к Литве после аннексии последней Советским Союзом в сентябре 1939 года}. Мы живем между литовцами и поляками. И те и другие терпеть не могут евреев..." "Пожалуйста, наведи справки, кто такой господин Левассор, проживающий в доме 65 по улице Отвиль. Он заказал мне партию кож, но не прислал никаких документов, подтверждающих его платежеспособность..." "Когда ты закончишь учиться, надо, чтобы ты вышла замуж и вы с мужем занялись торговлей. Твоя мать мне больше ни в чем не помощница..." "Твоя мать все время сидит в кресле. Характер у нее становится просто невыносимым. Тебе следовало бы вернуться..." "Сын Гольдштейна, приехавший две недели назад, говорит, что ты не поступила в Парижский университет. Я сказал, что это не правда..." "Твоей матери пришлось делать пункцию, они..." "Тебя видели в Париже в компании людей, которые тебе не подходят. Я хочу знать, что с тобой делается..." "Мне опять сообщили о тебе неприятные вещи. Как только позволят дела, я приеду сам..." "Если бы не твоя мать, которая не хочет оставаться одна, - врач сказал, что дни ее сочтены, - я немедленно поехал бы за тобой. Я приказываю тебе вернуться..." "Я послал тебе 500 злотых на дорогу..." "Если ты не вернешься через месяц, я прокляну тебя..." Потом снова о ногах матери. Потом пересказ того, что говорил какой-то еврейский студент, вернувшийся в Вильно, о том образе жизни, который Анна ведет в Париже. "Если ты не вернешься немедленно, между нами все кончено..." Наконец, последнее письмо. |
