|
В момент убийства она находилась в отеле "Мажестик", и что из того? В большие отели заходит множество народу и расхаживает по ним, как по улице. Она утверждает, что кого-то искала. A priori {заранее, в принципе (лат.)} этого не исключить. Никто не видел, как она стреляла. От письма, сожженного Петерсом Латышом, ничего не осталось. Предположения? Их можно делать сколько угодно. Но присяжные, которые с недоверием относятся к самым бесспорным доказательствам из боязни судебной ошибки - а об этом не устает напоминать защита, - не выносят вердикт на основании предположений. Мегрэ выложил свой последний козырь. - Латыша видели в Фекане. На этот раз он попал в цель. Анна Горскина вздрогнула. Но она, видимо, решила, что комиссар лжет, и, успокоившись, отпарировала: - Ну и что? - Сейчас проверяется анонимное сообщение, что он скрывается на вилле у некоего Сванна. Она подняла на комиссара темные глаза - выражение их было сурово, почти трагично. Ненароком бросив взгляд на лодыжки Анны Горскиной, комиссар заметил, что опасения ее матери подтвердились - она страдала отеками. Волосы Анны растрепались. Черное платье было грязным. Над верхней губой проступал весьма заметный пушок. Тем не менее она была красива какой-то вульгарной, животной красотой. Слегка съежившись, вернее, инстинктивно собравшись, как перед опасностью, презрительно скривив рот и не отрывая от комиссара внимательного взгляда, она прорычала: - Зачем меня допрашивать, если вы все знаете? Глаза ее вспыхнули, и она с оскорбительным смехом добавила: - Или вы боитесь ее скомпрометировать, а? Ведь так, правда? Ха-ха... Я - другое дело: иностранка, девица из "гетто", живущая невесть на что. Зато она! Ну да ладно. Чувства захлестывали ее, она не могла остановиться. Поняв, что, начни внимательно слушать, он вспугнет ее, комиссар с равнодушным видом уставился в сторону. - Ну, ладно, ничего". Проваливайте! Слышите? - сорвалась она на крик. - Оставьте меня в покое. Ничего вам не скажу. Ни-че-го! Она бросилась на пол столь стремительно, что, даже зная по опыту, как ведет себя такая категория женщин, комиссар не сумел это предвидеть. Истерический припадок! Анну Горскину было просто не узнать. Она стучала ногами, заламывала руки, тело ее сотрясала крупная дрожь. Еще минуту назад это была красивая женщина, теперь на нее было страшно смотреть: она клочьями рвала на себе волосы, не обращая внимания на боль. Мегрэ не удивился. Комиссар уже в пятый раз наблюдал припадки такого рода. Он нагнулся за стоявшим на полу кувшином. Кувшин был пуст. Мегрэ позвал надзирателя. - Воды, живо... Минуту спустя он уже лил холодную воду прямо на лицо Анны Горскиной: она тяжело дышала, жадно ловила воздух ртом; взгляд ее остановился на комиссаре, но она не узнала его и впала в тяжелое забытье. Время от времени по телу еще пробегала легкая дрожь. *** Мегрэ опустил койку, поднятую, согласно уставу, к стене, расправил тонкий, как галета, матрас и с трудом перенес на него Анну Горскину. Проделал он все это без малейшего раздражения, с мягкостью, на которую его считали неспособным; поправив платье на коленях несчастной, Мегрэ пощупал пульс и, встав у изголовья, долго не отрывал от Анны Горскиной взгляда. |
