— Правда, я писала без позволения, и прошу за то простить меня, но так как письма мои здесь, то из этих трех писем ваше величество можете увидеть, что я никогда не посылала ему приказаний, но в одном письме передавала ему, что говорят об его поступках.

— Зачем же ты писала ему об этом?

— Затем, что я принимала в нем участие и очень любила его. Я просила его исполнить ваши приказания. В двух остальных письмах, в одном я поздравляла его с рождением сына, а в другом с новым годом.

— Бестужев говорит, что было много еще писем.

— Если Бестужев говорит это, он лжет.

— Хорошо же, так как он обличает тебя, то я велю попытать его.

— По самодержавию власти своей вы может делать все, что нужным сочтете, но я все-таки писала Апраксину только эти три письма.

После этого диалога мемуаристка внесла в свой текст следующую оговорку: «Я передаю замечательнейшие места этого разговора, оставшиеся в моей памяти, всего передать невозможно, так как разговор продолжался по крайней мере полтора часа».

Разговор закончился безрезультатно — императрице так и не удалось отговорить великую княгиню от намерения уехать домой. Но Екатерине все же удалось уловить ее благосклонное к себе отношение. На прощание Елизавета Петровна вполголоса сказала Екатерине: «У меня много еще о чем поговорить с тобою, но теперь я не могу, потому что не хочу, чтобы мы еще больше рассорились». Глазами и головою она мне показала, «что не хочет говорить при других». Екатерина шепотом ответила: «Я также не могу говорить, хотя мне чрезвычайно хотелось бы открыть вам мою душу и мое сердце».

Можно ли положиться на точность передачи Екатериной беседы с Елизаветой Петровной? Думается, в этом диалоге ответы племянницы на вопросы императрицы выглядит сильно похвальными — она предстает блестящей полемисткой, находчиво и убедительно парировавшей вопросы коронованной собеседницы, но достоверность главной информации не подлежит сомнениям.

Легкомысленная Елизавета так и не выкроила время для продолжения разговора с Екатериной, поручив продолжить его канцлеру М. И. Воронцову, который заявил ей, что императрица никогда не согласится отпустить ее домой, что она крайне огорчена ее намерением и просила «меня выбросить из головы свою просьбу». Екатерина ответила, что она готова «сделать все угодное императрице… но я почитаю жизнь свою и здоровье в опасности…. что великий князь, который и без того не любил меня, теперь восстановлен против меня даже до ненависти, что ее величество также почти постоянно оказывала знаки немилости», что она, «будучи всем в тягость» может «умереть от скуки и горя».

Этот разговор вооружил ее уверенностью в том, что не будет выслана, что ее затея вполне удалась.

Все эти события происходили в 1759 г. После них отношения между супругами были окончательно разорваны. До Екатерины донеслись слухи, что великий князь «ждет не дождется минуты, когда меня отошлют, и что он наверное рассчитывает вступить во второй брак и жениться на графине Елизавете Воронцовой, которая уже ходила к нему в комнаты и разыгрывала там роль хозяйки».

В такой напряженной и опасной для себя семейной жизни Екатерине довелось провести еще три года. Но решив, что ей непременно удастся овладеть троном, она терпеливо переносила унижения и ждала своего часа. Даже тогда, когда до нее донеслись слухи о намерении Елизаветы Петровны лишить наследства племянника и объявить наследником его сына Павла, она, преодолевая неприязнь к супругу, предпринимала все, от нее зависящее, чтобы это намерение не было осуществлено, ибо справедливо полагала, что ей будет легче лишить скипетра вздорного супруга, не пользовавшегося уважением двора и правящей элиты, чем его малолетнего сына, за спиной которого мог стоять влиятельный регент.