Глава IV

Немецкая слобода

Когда Петр подвел итоги своих действий за последние месяцы 1689 года, он остался доволен результатами, которых добился. Софья в монастыре искупала вину за дерзкое желание завладеть троном, главные ее сторонники были обезглавлены или сосланы, стрелецкое войско вновь обрело дисциплину, народ успокоен, удовлетворен и опять доверяет власти. Жалкий царевич Иван, забытый в глубине кремлевских покоев, проводит все свое время с женой, которая его обманывает, и со своими дочерьми, которые, возможно, и не его вовсе. Иностранные дипломаты считали, что Петр, у которого теперь были развязаны руки, должен взять бразды правления. Голландский посол Ван Келлер писал: «Как царь (Петр) был очень умным и проницательным, и в то же время он умел добиваться привязанности от каждого и показывал явное пристрастие к военным, от него ждали героических акций и предвещали день, когда татары обретут наконец хозяина».

Но Ван Келлер сильно ошибался. Отдав все силы борьбе за власть, Петр не испытывал никакого желания использовать свои преимущества. Говорили, что это нечеловеческое усилие опустошило его и он не чувствовал себя готовым нести то бремя ответственности, которое на него возлагали. Царя больше интересовали военные игры, пирушки и любовные игры со служанками, а не политика. Он не любил работу в кабинете. При первой же возможности он убегал из Кремля, из этой мрачной и торжественной золотой клетки, которая полнилась монахами и придворными, чтобы побегать по улицам, покомандовать своим войском или встать за штурвал ботика на Плещеевом озере. В деле управления государством он очень полагался на свою мать, слабую и невежественную Наталью Кирилловну. Она действовала с помощью трех бояр, патриарха Иоакима и Думы. Это общество было настроено воинственно и ретроградно. По настоянию патриарха иностранцы, столь любимые Петром, были обвинены в ереси, вновь начались религиозные споры вокруг Библии, из страны высылали иезуитов, на Красной площади был заживо сожжен немец Кульманн…

Петра раздражала эта нетерпимость, однако он не считал необходимым вмешиваться в события. Отвлекаясь от своих занятий, ему приходилось время от времени наносить визиты жене. Милая и заурядная Евдокия была образцовым продуктом русского терема. Она умела читать и писать, краснела по каждому поводу, верила в сны и во всяческие суеверия и была скорее сентиментальной, нежели чувственной рядом со своим страстным супругом. Она называла его «моя радость», «мое сердце», «мой свет», «моя маленькая лапка» и покорно подчинялась всем его требованиям в надежде зачать ребенка. И хотя дни, когда Петр проводил в супружеской постели, были редки и приносили зачастую разочарование, Евдокия забеременела и благополучно родила на свет 19 февраля 1690 года сына, царевича Алексея. Рождение первого сына было для Петра даром небес, уверенностью, что жизнь его рода будет продолжена, а не умрет вместе с ним. Царь кричал от счастья, хохотал во все горло, стискивал в порыве признательности запястья молодой роженицы, пил водку, приказал палить из пушек и вскоре, оставив измотанную мать и кричащего младенца, вернулся к своей холостяцкой жизни в гостеприимные дома Немецкой слободы, где его ждали другие женщины, более опытные и располагающие к себе. Однако он вернулся в Кремль на пиршества, которые, как и полагалось, были устроены в честь счастливого события. Весь город участвовал в этом ликовании. Люди одинаково радовались и во дворцах, и в избах. «После рождения царевича ничего не делали, а только устраивали пиры и гулянки настолько широко, насколько возможно, – писал голландский посол Ван Келлер. – Однако эти развлечения почти всегда сопровождались значительными повреждениями, беспорядками, драками и преступлениями… Для многих это плохо заканчивалось… Было бы лучше, если бы дни таких чествований Бахуса были отменены, потому что благовоспитанные люди не могли выйти из дома, чтобы не быть оскорбленными, несмотря на то что во многих местах в городе стояли военные посты, чтобы помешать пьяному насилию».