Полна палата: лаются, поминают обиды,
чуют, - сегодня кто-то из них поднимется наверх, кто-то полетит в ссылку.
- Гвалт, проше пана, - прошептал Василий Васильевич и, подойдя к
Языкову, сказал ему по-польски тихо: - ты б, Иван Максимович, все ж
поспрошал патриарха, - он-то за кого?
Курчавый, сильно заросший русым волосом Языков румяно, сладко
улыбнулся, глядя снизу вверх, - от жары запотел, пах розовым маслом:
- И владыка и мы твоего слова ждем, князюшка... А мы-то как будто
решили...
Подошел Лихачев, вздохнул, осторожно кладя белую руку на бороду.
- Разбиваться нельзя, Василий Васильевич, в сей великий час. Мы так
размыслили: Ивану быть царем трудно, непрочно, - хил. Нам сила нужна.
Василий Васильевич опустил ресницы, усмехался уголком красивых губ.
Понял, что спорить сейчас опасно.
- Будь так, - сказал, - быть царем Петру.
Поднял синие глаза, и вдруг они вздрогнули и заволоклись нежно. Он
глядел на вошедшую царевну, шестую сестру царя, Софью. Не плавно, лебедем,
как подобало бы девице, - она вошла стремительно, распахнулись полы ее
пестрого летника, не застегнутого на полной груди, разлетелись красные
ленты рогатого венца. Под белилами и румянами на некрасивом лице ее
проступали пятна. Царевна была широка в кости, коренастая, крепкая, с
большой головой. Выпуклый лоб, зеленоватые глаза, сжатый рот казались не
девичьими, - мужскими. Она глядела на Василия Васильевича и, видимо,
поняла - о чем он только что говорил и что ответил.
Ноздри ее презрительно задрожали. Она повернулась к постели умирающего,
всплеснула руками, стиснула их и опустилась на ковер, прижала лоб к
постели. Патриарх поднял голову, тусклый взгляд его уставился на затылок
Софьи, на ее упавшие косы. Все, кто был в палате, насторожились. Пять
царевен начали креститься. Патриарх поднялся и долго глядел на царя.
Отмахнул черные рукава и, широко осенив его крестом, начал читать
отходную.
Софья схватилась за затылок и закричала пронзительно, дико, - завыла
низким голосом. Закричали ее сестры... Царица Марфа Матвеевна упала ничком
на лавку. К ней подошел старший брат ее, Федор Матвеевич Апраксин, рослый
и тучный, в шубе до пят, - стал гладить царицу по спине. К патриарху
подбежал Языков, припал и потянул за руку. Патриарх, Языков, Лихачев и
Голицын быстро вышли в тронную палату. Бояре стадом двинулись к ним,
размахивая рукавами, выставляя бороды, без стыда выкатывая глаза: "Что, ну
что, владыко?.."
- Царь Федор Алексеевич преставился с миром... Бояре, поплачем...
Его не слушали, - теснясь, пихаясь в дверях, бояре спешили к умершему,
падали на колени, ударялись лбом о ковер и, приподнявшись, целовали уже
сложенные его восковые руки. От духоты начали трещать и гаснуть лампады.
Софью увели. Василий Васильевич скрылся. К Языкову подошли: братья князья
Голицыны, Петр и Борис Алексеевичи, черный, бровастый, страшный видом
князь Яков Долгорукий и братья его Лука, Борис и Григорий. |