Изменить размер шрифта - +
Полна палата: лаются, поминают  обиды,
чуют, - сегодня кто-то из них поднимется наверх, кто-то полетит в ссылку.
   - Гвалт, проше пана,  -  прошептал  Василий  Васильевич  и,  подойдя  к
Языкову, сказал ему по-польски тихо:  -  ты  б,  Иван  Максимович,  все  ж
поспрошал патриарха, - он-то за кого?
   Курчавый,  сильно  заросший  русым  волосом   Языков   румяно,   сладко
улыбнулся, глядя снизу вверх, - от жары запотел, пах розовым маслом:
   - И владыка и мы твоего слова  ждем,  князюшка...  А  мы-то  как  будто
решили...
   Подошел Лихачев, вздохнул, осторожно кладя белую руку на бороду.
   - Разбиваться нельзя, Василий Васильевич, в сей  великий  час.  Мы  так
размыслили: Ивану быть царем трудно, непрочно, - хил. Нам сила нужна.
   Василий Васильевич опустил ресницы,  усмехался  уголком  красивых  губ.
Понял, что спорить сейчас опасно.
   - Будь так, - сказал, - быть царем Петру.
   Поднял синие глаза, и вдруг они  вздрогнули  и  заволоклись  нежно.  Он
глядел на вошедшую царевну, шестую сестру царя, Софью. Не плавно, лебедем,
как подобало бы девице, - она вошла  стремительно,  распахнулись  полы  ее
пестрого летника, не застегнутого на  полной  груди,  разлетелись  красные
ленты рогатого венца. Под  белилами  и  румянами  на  некрасивом  лице  ее
проступали пятна. Царевна была широка  в  кости,  коренастая,  крепкая,  с
большой головой. Выпуклый лоб, зеленоватые глаза, сжатый рот  казались  не
девичьими, - мужскими. Она  глядела  на  Василия  Васильевича  и,  видимо,
поняла - о чем он только что говорил и что ответил.
   Ноздри ее презрительно задрожали. Она повернулась к постели умирающего,
всплеснула руками, стиснула их  и  опустилась  на  ковер,  прижала  лоб  к
постели. Патриарх поднял голову, тусклый взгляд его уставился  на  затылок
Софьи, на ее упавшие косы. Все, кто  был  в  палате,  насторожились.  Пять
царевен начали креститься. Патриарх  поднялся  и  долго  глядел  на  царя.
Отмахнул  черные  рукава  и,  широко  осенив  его  крестом,  начал  читать
отходную.
   Софья схватилась за затылок и закричала пронзительно,  дико,  -  завыла
низким голосом. Закричали ее сестры... Царица Марфа Матвеевна упала ничком
на лавку. К ней подошел старший брат ее, Федор Матвеевич Апраксин,  рослый
и тучный, в шубе до пят, - стал  гладить  царицу  по  спине.  К  патриарху
подбежал Языков, припал и потянул за руку.  Патриарх,  Языков,  Лихачев  и
Голицын быстро вышли в тронную  палату.  Бояре  стадом  двинулись  к  ним,
размахивая рукавами, выставляя бороды, без стыда выкатывая глаза: "Что, ну
что, владыко?.."
   - Царь Федор Алексеевич преставился с миром... Бояре, поплачем...
   Его не слушали, - теснясь, пихаясь в дверях, бояре спешили к  умершему,
падали на колени, ударялись лбом о ковер и,  приподнявшись,  целовали  уже
сложенные его восковые руки. От духоты начали трещать и  гаснуть  лампады.
Софью увели. Василий Васильевич скрылся. К Языкову подошли: братья  князья
Голицыны, Петр и Борис  Алексеевичи,  черный,  бровастый,  страшный  видом
князь Яков Долгорукий и братья его Лука, Борис и Григорий.
Быстрый переход