|
Вошел высокий стрелец Пыжова полка, Овсей Ржов, шурин Данилы. Перекрестился на угол. Отмахнул волосы. - Пируете! - сказал спокойно. - А какие дела делаются наверху, вы не знаете?.. Царь помер... Нарышкины с Долгорукими Петра крикнули... Вот это беда, какой не ждали... Все в кабалу пойдем к боярам да к никонианам... 8 Турманом скатился Алешка с лестницы в сугроб. Желтозубые кобели кинулись, налетели. Он спрятал голову. Зажмурился... И не разорвали... Вот так чудо, - бог спас! Рыча, кобели отошли. Над Алешкой кто-то присел, потыкал пальцем в голову: - Эй, ты кто? Алешка выпростал один глаз. Кобели неподалеку опять зарычали. Около Алешки присел на корточки давешний мальчик, - кого только что пороли. - Как зовут? - спросил он. - Алешкой. - Чей? - Мы - Бровкины, деревенские. Мальчик разглядывал Алешку по-собачьему, - то наклонит голову к одному плечу, то к другому. Луна из-за крыши сарая светила ему на большеглазое лицо. Ох, должно быть, бойкий мальчик... - Пойдем греться, - сказал он. - А не пойдешь, гляди, я тебя... Драться хочешь? - Не, - Алешка живо прилег. И опять они смотрели друг на друга. - Пусти, - протянул голосом Алешка, - не надо... Я тебе ничего не сделал... Я пойду... - А куда пойдешь-то? - Сам не знаю куда... Меня обещались в землю вбить по плечи... И дома меня убьют. - Порет тятька-то? - Тятька меня продал в вечное, ныне не порет. Дворовые, конечно, бьют. А когда дома жил, - конечно, пороли... - Ты что же - беглый? - Нет еще... А тебя как зовут? - Алексашкой... Мы Меньшиковы... Меня тятька когда два раза, а когда три раза на день порет. У меня на заднице одни кости остались, мясо все содранное. - Эх ты, паря... - Пойдем, что ли, греться... - Ладно. Мальчики побежали в подклеть, где давеча Алешка видел огонь в печи. Тут было тепло, сухо, пахло горячим хлебом, горела сальная свеча в железном витом подсвечнике. На прокопченных бревенчатых стенах шевелились тараканы. Век бы отсюда не ушел. - Васенка, тятьке ничего не говори, - скороговоркой сказал Алексашка низенькой бабе-стряпухе. - Разувайся, Алешка. - Он снял валенки. Алешка разулся. Залезли на печь, занимавшую половину подклети. Там в темноте чьи-то глаза смотрели не мигая. Это была давешняя девочка, отворившая Алешке калитку. Она подалась в самую глубь, за трубу. - Давайте что-нибудь говорить, - прошептал Алексашка. - У меня мамка померла. Тятька по все дни пьяный, жениться хочет. Мачехи боюсь. Сейчас меня бьют, а тогда душу вытрясут... - Они вытрясут, - поддакнул Алешка. Девочка за трубой шмыгнула. - То-то и я говорю... Намедни у Серпуховских ворот видел, - цыгане стоят табором, с медведями... На дудках играют... Пляс, песни... Они звали. Уйдем с цыганами бродить?.. А? - С цыганами голодно будет, - сказал Алешка. |
