Изменить размер шрифта - +
. Стой... Убыток  казне...  И  этот  грош  казне
нужен... Сейчас кричишь  караул.  Пристава  его,  кто  пить  отговаривает,
хватают и - в Разбойный приказ. А там, рассудив дело, рубят ему левую руку
и правую ногу и бросают на лед... Пейте, соколы, пейте, ничего не бойтесь,
ныне руки, ноги не рубим...


   10

   Сегодня у кабака народ лез друг  на  друга,  заглядывал  в  окошки.  На
дворе, на крыльце не протолкаться. Много виднелось стрелецких  кафтанов  -
красных, зеленых, клюквенных. Теснота, давка. "Что такое? Кого? За что?.."
Там, в кабаке, в чистой избе стояли стрельцы и  гостинодворцы.  В  тесноте
надышали, - с окошек лило ручьями.  Стрельцы  привели  в  избу  полуживого
человека, - он лежал на полу и стонал, надрывая душу.  Одежда  изорвана  в
клочья, тело сытое. В серых волосах запеклась  кровь.  Нос,  щеки,  -  все
разбито.
   Стрельцы, указывая на него, кричали:
   - Не вами то же скоро будет...
   - Дремлете? А они на Кукуе не дремлют...
   - Ребята, за что немцы бьют наших?
   - Хорошо мы шли мимо, вступились... Убили бы его до смерти...
   - При покойном царе разве такие дела бывали? Разве наших давали в обиду
иноземцам проклятым?
   Овсей  Ржов,  стрелец   Пыжова   полка,   унимал   товарищей,   говорил
гостинодворским купцам с поклоном:
   - По бедности к вам пришли,  господа  честные  гости,  именитые  купцы.
Деваться нам стало некуда с женами, малыми ребятами... Вконец  обхудали...
Жалованье нам не идет второй год. Полковники  нас  замучили  на  надсадной
работе. А жить с чего? Торговать в  городе  нам  не  дают,  а  в  слободах
тесно... Немцы всем завладели. Ныне уж и лен и  пряжу  на  корню  скупили.
Кожи скупают, сами мнут, дьяволы,  на  Кукуе...  Бабы  наших,  слободских,
башмаков нипочем покупать не хотят, а спрашивают немецкие... Жить стало не
можно... А не вступитесь за нас,  стрельцов,  и  вы,  купцы,  пропадете...
Нарышкины до царской  казны  дорвались...  Жаждут...  Ждите  теперь  таких
пошлин и даней, - все животы отдадите... Да ждите на Москву  хуже  того  -
боярина Матвеева, - из ссылки едет... У него сердце одебелело  злобой.  Он
всю Москву проглотит...
   Страшны были стоны избитого человека. Страшны,  темны  слова  стрельца.
Переглядывались гостинодворцы. Не очень-то верилось, чтобы кукуйские немцы
избили этого купчишку. Дело темное. Однако ж и  правду  говорят  стрельцы.
Плохо стало жить, - с каждым годом - скуднее, тревожнее... Что ни грамота:
"Царь-де сказал, бояре приговорили", - то новая беда: плати, гони деньги в
прорву... Кому пожалуешься, кто защитит? Верхние бояре? Они одно  знают  -
выколачивать деньги в казну, а как эти деньги доставать -  им  все  равно.
Последнюю рубаху сними, - отдай. Как враги на Москве.
   В круг, стоявший около  избитого,  пролез  купчина,  вертя  пальцами  в
серебряных перстнях:
   - Мы, то есть Воробьевы, - сказал, - привезли на ярмарку в  Архангельск
шелку-сырца. И у нас, то есть немцы, - сговорились  между  собой,  -  того
шелку не купили ни на алтын.
Быстрый переход