Изменить размер шрифта - +
..
   - Выбивай вора со двора, - заорал он, шатаясь,  -  Шарок,  Бровка,  взы
его...
   Нагибаясь в дверях, как бык, Данила Меньшиков вернулся к  столу.  Сопя,
налил чарки. Щепотью захватил редьки.
   - Ты, поп, писание читал, ты знать должен, - загудел он, - сын  у  меня
от рук отбился... Заворовался вконец, сучий выкидыш. Убить  мне,  что  ли,
его? Как по писанию-то? А?
   Поп Филька ответил степенно:
   - По писанию будет так: казни сына  от  юности  его,  и  покоит  тя  на
старость твою. И не ослабляй, бия младенца; аще бо жезлом  биеши  его,  не
умрет, но здоровее  будет;  учащай  ему  раны  -  бо  душу  избавляеши  от
смерти...
   - Аминь, - вздохнул востроносый...
   - Погоди, - отдышусь, я его опять позову, - сказал Данила. - Ох, плохо,
ребята... Что  ни  год  -  то  хуже.  Дети  от  рук  отбиваются,  древнего
благочестия нет... Царское жалованье  по  два  года  не  плочено...  Жрать
нечего стало... Стрельцы  грозятся  Москву  с  четырех  концов  поджечь...
Шатание великое в народе... Скоро все пропадем...
   Рябой, востроносый, начетчик Фома Подщипаев, сказал:
   - Никониане [последователи патриарха Никона и  проведенной  им  в  1553
году церковной реформы] древнюю веру сломали, а ею  (поднял  палец)  земля
жила... Новой веры нет... Дети в грехе рождаются, -  хоть  его  до  смерти
бей, что ж из того: в нем души нет... Дети века сего...  Никониане.  Стадо
без пастыря, пища сатаны... Протопоп Аввакум писал: "А  ты  ли,  никониан,
покушаешься часть Христову соблазнить и в  жертву  с  собою  отцу  своему,
дьяволу, принести"... Дьяволу! (Опять поднял палец).  И  далее:  "Кто  ты,
никониан? Кал еси, вонь еси, пес еси смрадный..."
   - Псы! - Данила бухнул по столу.
   - Никонианские попы да протопопы в шелковых  рясах  ходят,  от  сытости
щеки лопаются, псы проклятые! - сказал поп Филька.
   Фома Подщипаев, выждав, когда кончат браниться, проговорил опять:
   - И о сем сказано у протопопа Аввакума: "Друг мой, Иларион, архиепископ
рязанской! Вспомни, как жил Мелхиседек в чаще леса на горе  Фаворской.  Ел
ростки древес и вместо пития росу лизал. Прямой был  священник,  не  искал
ренских и романеи, и водок, и вин процеженных, и пива с  кардамоном.  Друг
мой, Иларион, архиепископ рязанской. Видишь ли,  как  Мелхиседек  жил.  На
вороных в каретах не тешился, ездя. Да еще и был царской породы. А ты кто,
попенок?.. В карету садишься, растопыришься, что пузырь на  воде,  сидя  в
карете на подушке, расчесав волосы, что девка, да и едешь,  выставя  рожу,
по площади, чтоб черницы-ворухи любили... Ох, ох, бедной...  Явно  ослепил
тебя дьявол... И не видал ты и не знаешь духовного жития"...
   Закрыв глаза, поп Филька затряс щеками, засмеялся.  Данила  еще  налил.
Выпили.
   - Стрельцы уж никонианские книги рвут и прочь мечут, - сказал он. - Дал
бы бог - стрельцы за старину встали...
   Он обернулся. Залаяли кобели. Заскрипели  ступени  крыльца.  За  дверью
произнесли Исусову молитву. "Аминь", - ответили трое  собеседников.
Быстрый переход