Поговорив со спасателями и велев им действовать по инструкции, полковник жестом приказал мне собирать вещички. В машине я вспомнила, как жаждала его похвалы за повод представиться «рецидивисту».

– Низкий поклон тебе, детка, за сногсшибательный отдых, – процедил Вик. – Ведь знаешь, до чего люблю в нерабочее время вылавливать утопленников, причем предварительно задушенных леской. Доставила, да, доставила удовольствие.

– Измайлов, милый, не нарочно… же, – оправдывалась я.

– Не смею верить, – изысканно выразил сомнение Вик и промолчал остаток пути.

Так мы «развлеклись» в воскресенье. Правда, в родных стенах полковник постарался улучшить мое настроение. Словно чувствовал, что неизвестный утопленник из озера – не конец, а начало редкостного даже по нынешним временам ужаса.

Глава 2

Полторы недели Виктор Николаевич Измайлов был ласков и кроток. Являлся со службы в урочное время, часто отягощенный букетом, слушал музыку, умиротворенно шуршал книжными страницами, хвастался отменным аппетитом и приставал ко мне с удручающей приверженностью внутреннему распорядку – в двадцать три ноль ноль. Это было не к добру, уж я – то его повадки наизусть выучила.

И вот однажды, переступив порог квартиры полковника, я по запаху поняла: финита ля идиллия. Пахло табачищем. У меня не только мозги, но и целиком организм своеобразно настроен. Вернее, все в организме зависит от мозга. Так вот, я плохо выношу результаты чьего то курения, включая один вид переполненной пепельницы. Мне всегда хочется возопить: «Зачем травить себя этой пакостью?!» Но я воздерживаюсь от советов избавиться от вредной привычки, хватаюсь за сигарету сама и после пары затяжек перестаю чувствовать дурноту. В этом я вся. Как то раз мне было неловко за высмоленную сдуру то ли «стюардессину», то ли «родопину». Мы с подружкой поехали в Адлер, сняли комнату и немедленно познакомились с девушкой, обитающей в комнате напротив. Две ее приятельницы шлялись по танцулькам, ей было скучно, и она пригласила нас к себе почаевничать.

– Можно покурить? – вежливо спросила я.

– Кури, конечно, – кивнула, кажется, Ирина.

Не успела я затушить окурок, как явились поразмявшиеся девы. Одна потянула носом и промолчала. Зато вто рая устроила неслыханный ор. Ни мои извиняющийся лепет, ни открытые настежь для проветривания окно и дверь на нее не действовали. Сцена была тягостной, потому что все понимали: изменить ничего нельзя, я уже надымила, раскаялась и, естественно, никогда впредь не повторю попытки на их территории.

Мы ретировались к себе, и мною занялась подруга. Выволочка было короче, нуднее и сводилась к тому, что я ее компрометирую перед незнакомыми людьми. А ведь так светски чай пили и могли бы продолжить, ко взаимному удовольствию. Вероятно, наслушавшись из за хлипкой стены вволю, к нам заглянула хозяйка, веселая женщина лет сорока пяти. Она деловито выяснила причину скандала и засмеялась:

– Эх, девочки, мне бы ваши заботы. Не грусти, Полина. Надо было отбрить хреновую праведницу, слушай: «Орать в полночь тоже неприлично, сучка. При таком норове тебя, длиннорылую страхолюдину, никто не возьмет замуж. Найди ты на танцах завалящего кавалера, была бы счастлива и ничего не учуяла. Королева недоделанная».

– Но я же виновата, – запротестовала я. – Если комната на троих, разрешения одной девушки мало. Мне бы и в голову не пришло огрызаться, да еще так… сочно.

– Тогда век на тебе будут зло срывать. И каждую тварь, которая из корысти не срывает, ты посчитаешь другом. Я гляжу, ты лишку под остальных подлаживаешься. Сожрут тебя с потрохами.