|
Вдруг сверху баба кричит. "Караул, кричит, убивают! Спасите!" Мы сюда. Глядим, этот косоглазый давешнюю старушку, что с барышней была, на пол повалил и, гад, за горло хватает. Она, бедная, "Спасите! - кричит. - Залез вор-китаец, напал!" Этот что-то по-своему бормочет: "Мусина-мусина!" Здоровый, черт. Мне вон зуб выбил, Терещенке скулу свернул. - Где она, где старуха? - схватил вахмистра на плечи надворный советник, да, видно, сильно, - жандарм стал белее мела. - А тут она, - просипел он. - Куда ей деться. Напужалась, да забилась куда-нибудь. Сыщется. Не извольте... Ой, больно! Эраст Петрович и Анисий безмолвно переглянулись. - Что, снова в погоню? - с готовностью спросил Тюльпанов, поглубже засовывая ноги в туфли. - Хватит, побегали, повеселили господина Момуса, - упавшим голосом ответил надворный советник. Он выпустил жандарма, сел в кресло и безвольно уронил руки. В лице шефа происходили какие-то непонятные перемены. На гладком лбу возникла поперечная складка, уголки губы поползли вниз, глаза зажмурились. Потом задрожали плечи, и Анисий напугался не на шутку - уж не собирается ли Эраст Петрович разрыдаться. Но тут Фандорин хлопнул себя по колену и зашелся в беззвучном, неудержимом, легкомысленнейшем хохоте. ГРАНД-ОПЕРАСЬОН Подобрав подол платья, Момус несся мимо заборов, мимо пустых дач по направлению к Калужскому шоссе. То и дело оглядывался - нет ли погони, не нырнуть ли в кусты, которые, слава те Господи, произрастали в изобилии по обе стороны дороги. Когда пробегал мимо заснеженного ельника, жалобный голосок окликнул: - Момчик, ну наконец-то! Я уже замерзла. Из-под разлапистой ели выглянула Мими, зябко потирая руки. От облегчения он сел прямо на обочину, зачерпнул ладонью снег и приложил к вспотевшему лбу. Чертов носище окончательно сполз набок. Момус оторвал нашлепку, швырнул в сугроб. - Уф, - сказал он. - Давно так не бегал. Мими села рядом, прислонила опущенную голову к его плечу. - Момочка, я должна тебе признаться... - В чем? - насторожился он. - Я не виновата, честное слово... В общем... Он оказался не евнух. - Знаю, - буркнул Момус и свирепо стряхнул хвойные иголки с ее рукава. - Это был наш знакомый мсье Фандорин и его жандармский Лепорелло. Здорово они меня раскатали. По первому разряду. - Мстить будешь? - робко спросила Мими, глядя снизу вверх. Момус почесал подбородок. - Ну их к черту. Надо из Москвы ноги уносить. И поскорее. *** Но унести ноги из негостеприимной Москвы не сложилось, потому что на следующий день возникла идея грандиозной операции, которую Момус так и назвал: "Гранд-Операсьон". Идея возникла по чистой случайности, по удивительнейшему стечению обстоятельств. Из Москвы отступали в строгом порядке, со всеми мыслимыми предосторожностями. Как рассвело, Момус сходил на толкучку, закупил необходимой экипировки на общую сумму в три рубля семьдесят три с половиной копейки. Снял с лица всякий грим, надел картуз-пятиклинку, ватный телогрей, сапоги с калошами и превратился в неприметного мещанчика. С Мими было труднее, потому что ее личность полиции была известна. Подумав, он решил сделать ее мальчишкой. В овчинном треухе, засаленном полушубке и большущих валенках она стала неотличима от шустрых московских подростков вроде тех, что шныряют по Сухаревке - только за карман держись. Впрочем, Мими и в самом деле могла пройтись по чужим карманам не хуже заправского щипача. Однажды в Самаре, когда сидели на мели, ловко вынула у купчины из жилета дедовские часы луковицей. Часы были дрянь, но Момус знал, что купчина ими дорожит. Безутешный Тит Титыч назначил за семейное достояние награду в тысячу рублей и долго благодарил студентика, нашедшего часы в придорожной канаве. Потом на эту тысячу Момус открыл в мирном городе китайскую аптеку и очень недурно поторговал чудодейственными травками и корешками от разных купеческих болезней. |
