На груди у него висело деревянное распятие, довольно большое, и он указывал на него, когда говорил. Потом он вернулся в церковь и впоследствии еще несколько раз выходил с водой.
Священник обливался потом, и потому, когда до меня дошло, что он делает, я проследовал за ним в церковь. Он сидел во внутреннем дворике в тени, обмахиваясь широкополой шляпой.
— Падре, — сказал я по-испански, — может, вы немного отдохнете, а я поработаю за вас?
— Ты хочешь помочь, сын мой? Ты совершишь в высшей степени благородное, милосердное деяние.
— Конечно, — кивнул я и объяснил, что я матрос с «Санта-Чариты».
Тогда священник показал мне, как прицеплять кувшин к крюку колодезной веревки. Выпускать веревку следовало осторожно, поскольку сосуд будет плавать на поверхности, рискуя соскочить с крюка, пока в него не наберется порядочно воды.
Выйдя с кувшином наружу, я подобрал валявшийся на земле обрывок веревки, отнял от нее одну крученую прядь и положил в карман. Затем взобрался на помост, где находились рабы, укладывавшие каменные блоки на раствор. Я дал мужчинам напиться, а потом немного поговорил с ними и вернулся обратно в церковь. Когда я подошел к колодцу, священник поинтересовался, что я делаю, и я показал, как можно закрепить ручку сосуда на крюке с помощью двух «полуштыков». Он потряс крюком, проверяя, соскочит ли с него кувшин. Разумеется, кувшин не соскочил, так что мы спокойно опустили его в колодец и вытащили, когда он наполнился.
— Сын мой, — промолвил священник, — ты ангел Господень, но мне не следовало позволять тебе выполнять мою работу даже единожды. Мой долг — нести знание о Христе этим бедным людям.
— Ну, я тоже пытался сделать это, падре, — признался я. — Конечно, здесь я вряд ли могу тягаться с вами, но я сказал, что Бог в Своей безмерной любви к ним послал Иисуса, чтобы они снова примирились с Ним.
Мы сели в тени и немного побеседовали. Потом священник снова вышел с кувшином наружу. По возвращении он опять закрепил ручку сосуда на крюке. Он возился с узлами дольше меня, но у него все получилось. Пока кувшин наполнялся, мы присели и еще немного поговорили. Я сказал, что рабов надо освободить и что никто не должен быть рабом.
— Согласен, сын мой. Но какую пользу извлекут они из свободы, коли не знают Бога? Они не спасут свои души, ибо не смогут.
— Но может, они скорее найдут Бога, если получат свободу, чтобы искать Его, — возразил я. — Вдобавок тогда им не придется работать на износ, и они станут лучше питаться.
— Что непременно произойдет, сын мой, если они поработят других, как некогда порабощали их. Нынешние рабовладельцы обладают свободой, чтобы искать Бога. Ты считаешь, они нашли Его?
Я пожал плечами.
— Ответь мне, сын мой. Ты так считаешь?
Мне пришлось признать, что не похоже на то.
— Ты в силах освободить рабов, сын мой?
Я помотал головой:
— Для этого потребовался бы целый воз реалов, а у меня совсем нет денег.
— И я не в силах, сын мой. Но я могу показать надсмотрщикам, стражникам и самим рабам, как христианин должен относиться к ближним.
Потом священник рассказал про церковь, расположенную через несколько улиц, и я пошел посмотреть на нее. Я оказал там посильную помощь и валился с ног от усталости ко времени, когда вернулся на корабль.
Сеньор весь день оставался на борту с боцманом и Савалой, самым старым матросом из вахты левого борта. Они подозвали меня, усадили рядом и принялись подшучивать надо мной по поводу девушек и всего такого прочего. Я просто ухмылялся, мотал головой и говорил, что не встретил ни одной. Совершенно не кривя душой.
Убедившись, что разозлить меня не удастся, они заговорили на другие темы. |