— Ты доставил мне массу неприятностей, — сказал Гатт. — Больше неприятностей, чем любой человек из всех, кого я когда-либо знал. — Он хрипло рассмеялся. — Улавливаешь? Я использовал здесь прошедшее время, потому что никто из тех парней, кто причинял мне неприятности, не остался в живых. И ты не будешь исключением. — Он расслабился, наслаждаясь игрой в кошки-мышки.

Мое же состояние никак нельзя было назвать расслабленным. Я собирался поставить свою жизнь на то, что не бывает двух разных типов револьверов. Я медленно нагнулся и сжал пальцы на рукоятке мачете. Гатт напрягся и вскинул пистолет.

— О, нет, — сказал он. — Брось его!

Я этого не сделал. Наоборот, я сжал мачете покрепче и начал подниматься на ноги.

— Хорошо, приятель! — воскликнул Гатт. — Вот пришел твой конец! — Он нажал на курок, и боек, сухо щелкнув, ударил в пустое гнездо. Он с изумлением посмотрел на свой револьвер, а затем, увидев, что я приближаюсь к нему с поднятым мачете, быстро попятился назад, повернулся и бросился бежать.

Он начал перебираться через ствол дерева и запутался в ветках. Я взмахнул над ним мачете, и на землю посыпался град листьев и тонких прутиков. Гатт вскрикнул от страха и вырвался на свободу, после чего попытался покинуть открытое пространство и добраться до леса, но я обежал дерево и отогнал его назад, направив в сторону сенота.

По-прежнему сжимая в руке бесполезный пистолет, он его поднял и попытался выстрелить снова, заставив меня еще раз испытать неприятное ощущение, но револьвер безвредно щелкнул. Я продолжал теснить его назад, и он осторожно отступал, не осмеливаясь поднять на меня глаза, пока не ступил на бетонное основание домика.

Должен сказать, что действовал он быстро. Внезапным резким движением Гатт бросил в меня револьвер, и я невольно пригнулся, а когда выпрямился снова, то его рука уже сжимала мачете, которое он подобрал на полу домика. Он расправил плечи, по-видимому, снова почувствовав себя уверенно, взявшись за рукоятку широколезвенного холодного оружия. Его губы разжались и растянулись в улыбке, но во внимательных глазах не было юмора.

Я автоматически принял сабельную стойку — классическую позицию «к бою». И словно откуда-то издалека до меня долетел призрачный голос тренера: «Используй пальцы при ударе, Уил!» Я взмахнул мачете. Это совсем не легкая спортивная сабля, которой можно фехтовать при помощи пальцев, как меня учил венгерский мастер; его скорее можно было сравнить с абордажным тесаком.

Гатт бросился вперед и нанес удар, который я с лязгом парировал отработанным движением, а затем отпрыгнул на шесть футов назад, чувствуя, как по груди под резиновым костюмом катится пот. Я использовал неправильный прием, забыв о том, что у мачете нет гарды, защищающей руку. Гатт использовал боковой рубящий удар, который я парировал в секунде, поймав его лезвие на свое. Если бы я не отпрыгнул назад, то лезвие его мачете, скользнув вверх, могло отрубить мне руку, чего никогда не случается с саблей.

Я сделал несколько выпадов, чтобы выиграть время и посмотреть, как он прореагирует на атаку. Он неуклюже попытался парировать, потерял мое лезвие, отскочил назад и чуть не упал. Но он был достаточно подвижен для своих лет и ему удалось быстро выпрямиться и успешно парировать следующий удар. Я отступил, удовлетворенный тем, что узнал. Гатт определенно не был фехтовальщиком. Как молодой мафиози, он, вероятно, когда-то неплохо обращался с ножом, но мачете больше похоже на меч, чем на большой нож, и я имел преимущество.

Все же мы оказались здесь, исполнив гипотетическое пророчество Пата Харриса, — Гатт и я, одни в Кинтана Роо, при этом Гатт изолирован от своих телохранителей. Я был настроен сделать все с максимально возможной скоростью; я собирался убить Гатта так быстро, как только смогу.